Глава XIX
С пожелтевшей елки Пожаров осторожно снимал игрушки, потому что елка сильно осыпалась, и аккуратно завертывал их в папиросную бумагу, чтобы затем уложить в картонную коробку для украшений. Беляев сидел на диване, листал журнал и изредка поглядывал за действиями Пожарова, как бы оценивая, нужна сейчас его помощь или нет. При каждом прикосновении к игрушке с елки шумным градом сыпались иголки, переполняя комнату сухим запахом хвои и пыли.
- Ну так какое же у тебя ко мне дело? - спросил Беляев, продолжая листать журнал.
Пожаров оглянулся и некоторое время молча смотрел на Беляева, как бы вспоминая, зачем он звонил ему и пригласил зайти. Некогда пышная шевелюра Пожарова поредела, образовались довольно-таки заметные залысины, и лоб его теперь казался большим, умным, но еще не таким большим и умным, как у лысых вождей. Беляев подумал об этих лысинах, придающих лбам величие, как о природной маскировке не наличия, а отсутствия ума. В свое время у Пожарова, например, лоб был небольшой. Конечно, Беляев не хотел сказать, что у Пожарова не было ума, но все-таки что-то такое с лысинами не в порядке. Можно было предположить, что если с рождения тебе дан небольшой лоб, то ты полысеешь, а если лоб у тебя нормальный, то ходи спокойно с волосами, не полысеешь.
- Мне пять штук нужно, - сказал наконец Пожаров с некоторым смущением и отцепил с колючей ветки петлю нитки, на которой покачивался серебристый фонарик.
- Пять тысяч?! - удивленно переспросил Беляев и захлопнул журнал.
- Да. Хочу у тебя попросить взаймы. Ну провернем это дело с Григорьевым, и я тебе верну.
- Да у меня нет таких денег, - сказал, поднимаясь с дивана, Беляев.
- Врешь!
- Толя! Какая-то странная постановка вопроса...
- Что же тут странного, - пожал плечами Пожаров, и от этого загнулся уголок воротника клетчатой байковой рубашки. - Ничего странного нет. К кому мне еще обращаться?
Беляев сосредоточенно прошел несколько раз из угла в угол.
- С этим Григорьевым еще не все ясно... Я не уверен, что он возьмет всю партию плит.
- Возьмет. У него же целый поселок шабашники шарашат!
- Хорошо, - сказал Беляев. - Тогда и получишь свою долю. Как раз пять штук.
- Но мне сейчас они нужны!
- Где я их возьму? - спросил Беляев, потому что этот разговор ему начинал не нравиться.
- У тебя есть, - мягко сказал Пожаров, отводя глаза. - Что я не знаю, что ли, что у тебя есть.
- Нет ни копейки! - усилил голос Беляев.
- Ты же никуда не тратишь деньги.
- Это мне лучше знать, - сказал Беляев и, подумав, добавил: - Были какие-то деньги, но ушли на ремонт квартиры. Да этим сестричкам-соседкам отвалил!
Ремонт квартиры, после выезда последних соседок, обошелся Беляеву в две тысячи, потому что бригада строителей была из институтского ОКСа, а сестрички получили по триста рублей и были довольны. Но объясняться с Пожаровым Беляев не собирался. У Беляева были большие, слишком далеко идущие планы, и те сто пятьдесят тысяч, которые к этому дню скопились у него, ждали своего череда.
- Но мне нужно, я обещал! - сказал Пожаров.
- Обещай, это твое дело. А почему ты десять не пообещал? Я знаю, что у тебя такие деньги должны были быть...
- Откуда? Они как вода. Что я их складываю, что ли? В кабак зайдешь, туда-сюда и пусто!
- На кабак никаких денег не хватит, - мрачновато сказал Беляев. - И что тебе эти кабаки дались!
- А что делать? Скучно. А в кабаке как дашь жару!
- Женился бы ты, - вдруг сказал Беляев. Пожаров почему-то от этих слов порозовел и, снимая с почти что оголившейся елки очередную игрушку, сказал:
- Я на это и прошу. Понимаешь, ее отец, генерал, пробил однокомнатный кооператив. Ну я, по пьяне ляпнул, что сам внесу пай! Что я теперь скажу?
- Какой еще кооператив, если ты не расписан! - бросил Беляев.
- В том-то и дело, что расписались перед самым Новым годом!
- Интересные дела! А меня не пригласил... Пожаров в смущении принялся стаскивать с елки лампочную гирлянду. Последние иголки посыпались на пол. Уши Пожарова пылали. Беляев видел эти свекольного цвета уши сзади.
- Она не хотела никого приглашать. Мы были вдвоем у нее на даче. Природа, снег, шампанское и все такое, - сказал Пожаров, не оборачиваясь.
У Беляева возникло странное, неприятное чувство обманутости. Он, Беляев, выступал в роли обманутого человека. Это было новое, незнакомое ему чувство, сдвигавшее его на какую-то низшую ступень в человеческих отношениях.
Ничего не говоря, он развернулся и вышел в прихожую, оделся и только тут заметил вышедшего из комнаты Пожарова.
- Ты что, с цепи сорвался? - спросил он.
- Некогда, опаздываю! - резко бросил Беляев и хлопнул за собою дверью.
Ему, действительно, нужно было в институт. Он мог бы, разумеется, нормально распрощаться с Пожаровым и уйти по-человечески. Но Беляев не хотел "по-человечески", слишком "по-человечески" - люди не понимают, особенно такие типы, как Пожаров. И даже если бы захотел уйти по-человечески, то у него бы не получилось, потому что, казалось, весь мозг его сковал спазм негодования. За спиной Беляева Пожаров что-то будет делать, а он с ним по-человечески?! Шиш! Несчастная богема, оболтус! Пусть покрутится, повертится без Беляева! Придет, никуда не денется! Пять тысяч ему дай! Можно было подумать, что он делает тебе одолжение, что просит именно у тебя эти пять тысяч.
Беляев выскочил на улицу, поймал такси и поехал в институт. В три часа начиналось заседание парткома и Беляев поспел как раз вовремя. Кое-кто уже сидел за длинным и широким полированным столом, кто-то стоял в кабинете Скребнева и о чем-то трепался. Заметив Беляева, Скребнев отделился от разговаривающих и подошел к нему.
- Коля, привет! - сказал он оживленно. - Как там дела с этим, о чем я тебя просил?
- Нормально, - сказал Беляев. - Все идет по расписанию!
- Ты лучше об этом никому ничего не рассказывай.
- Что ты, Володя? Я никогда никому ничего не рассказываю.
- Это я знаю. Но все-таки, - сказал Скребнев и переменил тему: Сегодня этого, Горелика, рассматриваем. Вот сволочь, а? Как тебе нравится?
- Подонок! - сказал Беляев. - Ты помнишь, сколько он мне нервов истрепал с диссертацией, и если бы не ты, Володя, то...
- Ладно. Ты пару слов скажи.
- Скажу, будь спокоен! - Голос у Беляева стал злой, противный. - Я ему припомню диссертацию. - Беляев смотрел на торчащие во все стороны, непокорные волосы Скребнева. - Затесалась мразь в наши ряды!
Беляев был ужасно зол на Пожарова и теперь с удовольствием готов был выплеснуть эту злость на ученого секретаря Горелика.
Из своего кабинета Скребнев пошел в комнату заседаний к своему столу, стоявшему перпендикулярно длинному полированному.
В партком вбежал с какими-то бумагами под мышкой Сергей Николаевич, пожал всем руки и отозвал Беляева в сторону, к окну, на подоконнике которого все еще благоухали цветы, хотя секретарша в парткоме была новая. Та райкомовская старуха недавно умерла от рака.
- Старик, - обратился к Беляеву Сергей Николаевич, - мне нужно свалить по делу, а у меня группа на экзамене сидит... Прими?!
- С удовольствием, но Скребнев просил выступить здесь.
- Ты выступи и прими. А я сейчас у Скребнева отпрошусь.
- Скажи группе, что через час я приду. Пусть готовятся, - сказал Беляев.
Сергей Николаевич подошел к Скребневу, который уже сидел за своим секретарским столом, как тамада на свадьбе, и в этот момент снимал наручные часы, чтобы положить их перед собой. Сергей Николаевич с видом заговорщика склонился к самому его уху и что-то зашептал. Скребнев посмотрел на Беляева и пальцем поманил его к себе. Беляев подошел.
- Коля, иди, разыщи Горелика. Мы его первым вопросом прокрутим, а потом уж прием и общежития.
- Ясно, - сказал Беляев и побежал искать Горелика.
Но тот отыскался сам: шел уже к парткому по длинному коридору. Шел медленно, как будто не знал дороги, озирался, часто моргал и был бледен, как снег за окнами.
- Где ты бродишь?! - нагло крикнул на него Беляев, хотя всегда до этого был с ним на "вы", поскольку Горелик как-то выпал из круга интересов Беляева.