- Что-то никак не врублюсь, - сказал, разводя руками, Беляев.
Скребнев встал и заходил по кабинету.
- Какое тебе, Коля, дело! Ты можешь для меня, как для друга, это сделать или нет?!
Беляев стал понемногу соображать и догадываться, что между Скребневым и Сергеем Николаевичем что-то произошло на личной почве, поэтому резко прекратил вопросы и, подумав еще некоторое время, сказал:
- Хорошо. Но кого ты мне сунешь в шефы?
- Это твоя прерогатива, - спокойно сказал Скребнев и вдруг нервно почти что крикнул: - Мне нужно убрать этого пидора!
Но тут же Скребнев взял себя в узду, сел и, как ни в чем не бывало, сказал:
- Поясница опять болит.
Беляев никак не мог прийти в себя от "прерогативы" в подборе кандидатуры на избрание на должность заведующего кафедры. Сначала никто ему не шел на ум, но затем он кое-что начал придумывать. Разумеется, продать эту должность нужно было как можно дороже. Это для Беляева была аксиома, как для Скребнева было аксиомой то, что Сергея Николаевича не должно быть в институте.
Беляев думал о разных вариантах, а перед глазами возникала смазливая и бойкая жена Скребнева. Ну, Серега!
- Ладно, уберем, - сказал Беляев, как о решенном, придвинул к себе телефон и позвонил домой.
Подошел сначала Саша, потому трубку взяла Лиза.
Она волнуясь, сказала:
- Звонил твой Заратустра, сказал, что умирает. Положив трубку, Беляев заметно помрачнел.
- Что-нибудь случилось? - заметив эту резкую перемену, спросил Скребнев.
- Да так, ничего, - сказал Беляев, тупо глядя на страницу перекидного календаря с жирной цифрой "семь" посередине, над которой маячил месяц "декабрь", первый месяц шестидесятого года Великой Октябрьской социалистической революции...
Беляеву сразу же стало ясно, что отец сорвался и теперь, на выходе из запоя, лежит трупом и подыхает. Беляев даже ни на минуту не позволил себе усомниться в этом. Нет характера у отца, думал он, а есть какие-то всплески, похожие на характер. Беляев думал о том, что в этой волчьей жизни нужно быть волком, что нужно выковывать свой характер, не подпускать к себе людей, не доверять им, держать их все время на дистанции, потому что, как только подпустишь, они сразу же начинают лезть в душу или залезать на голову. Эта человеческая особенность неискоренима и с ней бороться можно только по-волчьи.
Беляев набрал номер Комарова.
- Лева, звоню из парткома, - сказал Беляев.
Скребнев уставился, не моргая, на Беляева, но тот больше ничего не говорил, а только, прикрыв трубку ладонью, слушал, так что Скребневу ловить было нечего. С того конца провода Комаров сам говорил наводящими вопросами:
- Понял. Подъезжать сейчас? Понял. Через пятнадцать минут буду. Остановлюсь, где обычно.
- Давай, - сказал Беляев и положил трубку. Снег медленно падал на мокрый асфальт. Даже было жалко этот чистый снег, что он так бездарно заканчивал свое прекрасное парение. На капоте машины он сразу же таял, и от капота поднимался белесоватый пар.
- Только хотел пойти по магазинам, как ты позвонил, - сказал Комаров, когда Беляев сел рядом и захлопнул дверцу.
- По магазинам будешь после работы ходить! - урезонил его мрачный Беляев. - Прямо! - добавил он.
Комаров тронул свою зеленую клячу и поехал по улице прямо.
- Направо! - отрезал Беляев.
Комаров, поджав губы, поняв, что шеф не в духе, свернул направо. Комаров хотел спросить о зарплате, которую Беляев выплачивал ему каждое десятое число, но промолчал, чтобы не навлечь на себя гнева.
- У магазина остановись! - рявкнул Беляев и, как только машина остановилась, вышел, сильно хлопнув дверью.
В грязном винном отделе пахло чем-то тухлым, толкались в очереди то ли газосварщики, то ли каменщики, не уступая друг другу. Всего-то было человек пятнадцать, а подняли такую бучу, что казалось сейчас глаза друг другу выцарапают. Стоял мат-перемат в облачности пьяного дыханья. Пока длилась эта потасовка, Беляев поднял доску прилавка и быстро прошел в подсобку.
- Что у вас там происходит?! - ревизорским голосом сказал Беляев и тут же бросил на стол перед толстухой в плюшевом черном жакете, надетом поверх белого халата, "лиловенькую" бумажку: - Четыре штуки по пять двенадцать! почти что приказал он и раскрыл портфель.
Толстуха протянула руку к ящику с водкой и по одной уложила в портфель четыре бутылки, затем выдвинула ящик стола и смахнула в него этот четвертак.
- Ни здрастье вам, ни до свиданья, - сказала толстуха, - ходят, как эти!
- Будешь, как этот! - огрызнулся Беляев и вышел.
Увидев грозного Беляева, продавщица крикнула в зал:
- Угомонитесь, черти!
Один тип в пластмассовой каске, проводив взглядом Беляева, крикнул, перекрывая голос продавщицы:
- Мент переодетый пошел! Тихо, а то наряд пришлет!
А Беляев в это время был уже в овощном отделе. Он купил квашеной капусты и килограмма три соленых огурцов.
Комаров стоял у машины и бросал снег в лобовое стекло, по которому скребли щетки, очищая его от грязи. Вся машина была черна от этой грязи. Чистый снег Комаров брал с карниза витрины магазина.
- Прыскалки не работают, - сказал Комаров, когда поехали.
От впереди идущих машин на стекло летели брызги и стекло быстро загрязнялось.
- Почему прыскалки не работают? - раздраженно спросил Беляев.
- Черт их знает, - сказал Комаров.
- Перед выездом надо машину готовить!
- Смотрел, - протянул Комаров, - но ничего не нашел. Там дырочки - с гулькин хвост. Засорились, наверно.
Стекло уже сплошь усеялось грязью. Ничего не было видно. Комаров поправлял очки, нагибался, выискивая щель, как танкист.
- Включи щетки!
- Они размажут все, хуже будет.
- Включи!
Комаров нехотя включил щетки. Они пошваркали грязь из стороны в сторону и словно покрасили стекло краской. Ничего совсем не стало видно.
- Я же говорил! - сказал Комаров. Темнело. Зажглись фонари. Комаров осторожно, включив левый указатель поворота, остановился. Улица была с односторонним движением. Включив щетки, он выскочил из машины, нашел чистого снега и стал бросать на стекло. На нем быстро образовались два прозрачных веера.
Тронулись, но через километр стекло опять забрызгалось.
- Ну, ты и мастер! - психанул Беляев. - Тормози и открывай капот!
Комаров послушно исполнил приказание.
- Как у тебя действует система орошения? - спросил Беляев, заглядывая под капот.
- Там груша в салоне, жмешь на нее ногой, создается в бачке давление и по трубкам вода прыскает на стекло, - объяснил Комаров.
- Пневматическая?
- Пневматическая, - согласился Комаров, засовывая руки в карманы куртки. На голове Комарова была старая вельветовая, коричневая, кепка-шестиклинка с пуговкой. А вид у него был - ленивого школьника, который только перед учителем кое-как себя держит, а так бы - плюнул на все и ушел.
- Давай проволочку! - приказал Беляев.
- Где я тебе ее возьму?
- Где хочешь! - сказал Беляев. - Смотри в бардачке, в багажнике!
Комаров так же лениво, не вынимая рук из кармана, пошел в машину. Через минуту принес проволочку. Беляев просунул ее сначала в один канал прыскалки, затем в другой.
Комаров сел за руль, понажимал на грушу. Вода не лилась. Тогда Беляев посмотрел на полиэтиленовый бачок, есть ли в нем вода. Вода была. Он пошевелил подходящие к бачку резиновые шланги, затем снял с бачка крышку и обомлел.
- Голову тебе, Лева, нужно оторвать! Смотри! Комаров, все еще держа руки в карманах, вернее, постоянно их туда засовывая, склонился, блеснув очками, к бачку. На дне лежал короткий шланг, трубочка, которая должна была быть надета на носик внутренней стороны крышки, чтобы вода под давлением воздуха шла через эту трубку в носик, из которого по длинным шлангам к прыскалкам.
Комаров виновато запустил пальцы в воду, достал трубочку...
Сели в машину, тронулись. Вода вовсю брызгала на стекло, щетки дружно, вправо-влево, начищали веера прозрачности.