Во время поездки в Байрейт (на ежегодный Вагнеровский фестиваль) Лу обретет непримиримого врага на всю жизнь - сестру Ницше Элизабет. Лу, с присущей ее характеру некоторой наивностью, поначалу верила притворной доброжелательности Элизабет и, не осознавая ее интриг, писала Ницше: "Ваша сестра, которая в настоящий момент является почти что и моей сестрой, Вам расскажет о том, что здесь происходит".
Та действительно рассказала все, но далеко не в тех тонах, которые ожидала Лу. Элизабет привела в ярость фотография, на которой была изображена вся Троица, снятая в Люцерне, на фоне Альп: Ницше и Рэ стоят, запряженные в двуколку, в которой сидит Лу, помахивая кнутиком. Хотя, как пишет Саломе в "Опыте дружбы", и идея композиции, и даже выбор фотографа принадлежали Ницше, Элизабет расценила это как безусловную инициативу Лу, призванную продемонстрировать ее верховную власть над двумя философами. (Любопытную инверсию претерпит идея этой фотографии в дальнейшем творчестве Ницше: не пройдет и года после мучительного разрыва с Лу, как Ницше напишет свое знаменитое: "Ты идешь к женщине? Не забудь плетку!")
Не меньшую озлобленность, чем фотография, у Элизабет вызвали ухаживания за Лу известного художника Павла Жуковского, сына знаменитого русского поэта, за которым ходила слава дамского угодника, и который на глазах у всех предлагал Лу всевозможные дизайнерские решения относительно ее нарядов, премьерных и будничных, и даже смоделировал прямо по ее фигуре платье.
Словом, Элизабет быстро квалифицировала Лу как вампира и хищницу, которую следует раздавить любой ценой. Понятно, что за этой характеристикой стояла в первую очередь ревность к этой странной русской девушке, которая обладала таким таинственным обаянием. В 1885 г. Элизабет, к ужасу своего брата, вышла замуж за немецкого национал-активиста Ферстера и уехала за ним в Парагвай строить там "новую Германию". Унаследовав после смерти брата его рукописи, она умудрилась организовать в ноябре 1935 г. посещение ницшевского архива в Веймаре Гитлером и подарить ему на память о визите ницшевскую трость. Изданная ею компиляция незавершенных ницшевских рукописей под названием "Воля к власти" полностью дискредитирована историками. Она свела счеты с Лу, натравливая в конце жизни на нее нацистов, обвиняя ее в извращении идей Ницше. Излишне говорить, насколько все это "ферстер-ницшеанство" не имеет никакого отношения к самому Ницше.
Ницше с горечью признавался Мальвиде: "Между мной и мстительной антисемитской гусыней не может быть примирения. Позже, гораздо позже она поймет, как много зла она принесла мне в самый решающий период моей жизни..."
Но болезнь Ницше и его житейская неприспособленность делали его зависимым от Элизабет, питавшей к нему тираническую любовь, не ведающую деликатного невмешательства. В этом смысле Рэ находился в куда более преимущественном положении в их Троице, поскольку ему достаточно легко и быстро удалось убедить свою семью, что Лу - его наилучший друг в том, что касается духа и образа жизни. Поэтому он мог свободно предлагать Лу жить в его имении, гарантируя ей опеку своей семьи и защиту от необходимости возвращения с матерью в Санкт-Петербург. Ницше же приходилось действовать крайне осмотрительно, с многочисленными оговорками и недомолвками. Вообще, из всех троих Ницше был наиболее обременен условностями - и внутренне, и внешне. Он настолько опасался агрессии и ревнивых козней сестры, что, впервые сообщая ей о Лу, прибавлял к ее возрасту четыре года, многократно ссылался на рекомендации Мейзенбух и представляя ее как своего будущего научного ассистента.
Могла ли Лу особо воодушевить такая осторожность, при том, что неделю назад она читала решительные заверения Пауля: "Я хороший рулевой, и Ты пройдешь между всеми трудностями легко и без обиды, нанесенной кому бы то ни было... А следовательно, моя любимая-любимая Лу (Рэ всегда так писал ее имя Л.Г.), будь уверена, что Ты - единственный человек в мире, которого я люблю, и не думай при этом, что это не о многом говорит, поскольку, быть может, я переношу на тебя всю любовь, которая есть во мне для других людей".
И снова Ницше: "Такие отшельники, как я, должны не спеша привыкать к людям, которые им дороже всего: будьте же ко мне снисходительны в этом смысле!".
Пауль называет Лу своей "любимой улиткой", а себя "ее маленьким домом". Он подписывается "твой братец Рэ", и действительно, к тому времени он уже занял в ее новой жизни место ее прежнего дома, наполненного братьями.
Ницшеведы (например, Рудольф Бинион в своей книге "Фрау Лу - своенравная ученица Ницше") недоумевают, почему самым значимым человеком в своей жизни Лу всегда называла Рэ. Именно его утрату она считала самой болезненной в своей жизни, а 5 прожитых с ним лет - самым полным воплощением своей мечты. Забавный предрассудок: ставить качество человеческих отношений в прямую зависимость от исторического масштаба личности... Тем не менее разве не сам Ницше предупреждал ее: "В любом случае Рэ - лучший друг, чем я есть и смогу быть; прошу Вас обратить внимание на эту разницу!"