Ваш Ф.Н."
Ницше уехал. Этот его поспешный отъезд скорее напоминал бегство. "Сегодня для меня начинается полное одиночество", - обронил он одному из друзей. Через 6 лет он сойдет с ума. За эти годы он напишет самые сильные и спорные свои книги. Но в то время у "Заратустры" во всем мире найдется только семь читателей. И кто мог предположить, что этой книге уготована участь первого философского бестселлера?
Может быть, если в результате своих отношений люди не могут обрести друг друга, они обретают новых самих себя? Способен ли один человек сделать для другого нечто большее, чем подарить ему его самого?..
Очень многое в этой истории остается за кадром... И насколько глубок шрам, который остался в душе Лу? Как отыскать ту грань, где через ее скрытность и калейдоскопичность биографии проступает ее ранимость?
Говорили, что она похожа скорее на силу природы, чем на человека. Однако Фрейд, с которым ее связывала двадцатипятилетняя дружба, утверждал, что еще ни в ком не встречал столь высоких этических идеалов, как у Лу. Вообще, именно психоанализ позволил ей окончательно найти себя и почувствовать себя по-настоящему счастливой. Правда, Фрейду так и не удалось заставить ее изменить название ее книги "Благодарность Фрейду" на безличное "Благодарность психоанализу". Фрейд ругал ее за непомерно изматывающую работу, говоря, что одиннадцать часов анализа в день - это слишком. Но психоаналитиком она была от Бога - сохранилось множество восторженных свидетельств ее пациентов.
Лу исполнилось 50, когда она познакомилась с Фрейдом в 1911 году. Она вновь начинала все сначала. Он же, не терпевший отступничества в вопросах своей теории, кажется, позволял непозволительное только Лу - ему нравилось, как она дополняла "его анализ своим русским синтезом": "Я начинаю мелодию, обычно очень простую, Вы добавляете к ней более высокие октавы; я отделяю одну вещь от другой, Вы соединяете в высшее единство то, что было раздельно".
Исследователи удивляются, как все же после близости с двумя величайшими романтиками - Ницше и Рильке - она так легко вобрала в себя суровый реализм Фрейда. Мне же кажется, что именно в этих необычных отношениях закалялась виртуозность ее интроспекции. Сама Лу называла два фактора, повлиявшие на ее выбор в пользу психоанализа: во-первых, то, что она выросла среди русских, - а это люди, особо склонные к самокопанию, а во-вторых, близость с человеком необычной судьбы - немецким поэтом Райнером Мария Рильке.
Действительно, она была для него одновременно любовницей, матерью и психотерапевтом. "Все настоящие русские - это люди, которые в сумерках говорят то, что другие отрицают при свете", - писал Рильке своей матери после знакомства с Лу. Россия была их общей любовью и дверью в сказочный мир: Лу дважды привозила Райнера в страну своего детства. В наиболее известном из ее романов - "Родинка" - одна из частей называется "В Киеве"...
Она была старше Рильке на 14 лет, их удивительная близость продолжалась 4 года, - и потом еще 30 лет она оставалась для него самым большим авторитетом и самым близким человеком.
В подтверждение тому вот строки этого гениального поэта, посвященные Лу.
"Нет без тебя мне жизни на земле.
Утрачу слух - я все равно услышу,
Очей лишусь - еще ясней увижу.
Без ног я догоню тебя во мгле.
Отрежь язык - я поклянусь губами.
Сломай мне руки - сердцем обниму.
Разбей мне сердце - мозг мой будет биться
Навстречу милосердью твоему.
А если вдруг меня охватит пламя
И я в огне любви твоей сгорю
Тебя в потоке крови растворю."
1897, (пер. А. Немировского)
* * *
Порой мне кажется, что вся ее жизнь была неким уникальным экспериментом она словно испытывала на эластичность границу между мужским и женским началом: сколько "мужского" она в состоянии вобрать в себя без ущерба для своей женственности? Или, если угодно, наоборот: сколько "мужского" она должна ассимилировать, переварить в себе, чтобы достичь, наконец, подлинной женственности? Эта неутолимая тоска по целостности на-пол-овину обреченного существа...
Даже если согласиться с Ницше относительно "абсолютного Зла", то это было бы зло в гетевском смысле этого слова: "то, что без числа творит Добро". Она могла разрушать жизни и судьбы, но само ее присутствие побуждало к жизни. "У нее был дар полностью погружаться в мужчину, которого она любила, - вспоминал о Лу шведский психоаналитик Пол Бьер. - Эта чрезвычайная сосредоточенность разжигала в ее партнере некий духовный огонь. В моей долгой жизни я никогда не видел никого, кто понимал бы меня так быстро, так хорошо и полно, как Лу. Все это дополнялось поразительной искренностью ее экспрессии... Она могла быть поглощена своим партнером интеллектуально, но в этом не было человеческой самоотдачи. Она, безусловно, не была по природе своей ни холодной, ни фригидной, и тем не менее она не могла полностью отдать себя даже в самых страстных объятиях. Возможно, в этом и была по-своему трагедия ее жизни. Она искала пути освобождения от своей же сильной личности, но тщетно. В самом глубоком смысле этих слов Лу была несостоявшейся женщиной".
"Расточительность сердца" - так назвал свой роман о Лу польский писатель Вильгельм Шевчук. Угадал ли он? Последними словами, сказанными самой Лу перед смертью, были: "Всю свою жизнь я работала и только работала. Зачем?"
Было ли тайной мукой Лу расточительство сердца или, наоборот, его нерастраченность?