Волны то накрывали с головой, то подбрасывали. Он пытался откашляться, но упрямая влага лезла в рот, продавливаясь через нос. Не хватало глотка воздуха, мгновения, короткого всплеска на ровной глади безвременья. Не хватало цвета – он плавал в черном, размытом ничто. Паника плавила угасающий разум. Все, что было важно, становилось чужим, надуманным, лишним. Он растворялся в окружающей тьме.
И вдруг – тонкий лучик на краю зрения. Узкий, дрожащий, весь неправильный в царстве тьмы и забвения.
Он потянулся вверх всем естеством, пытаясь уловить размытое пятнышко. Его надежду. Его жизнь.
И рванувшийся в легкие сладкий дурманящий запах топленого сала показался самым желанным ароматом в мире.
– Очнулся!
Захар втягивал в себя запахи, каждой клеткой радуясь почти утраченным ощущениям. Короткий удар в затылок он пропустил. Мир полыхнул багровыми разводами и исчез.
Снова в себя он пришел уже через полчаса. Абсолютно нагой, связанный по рукам и ногам и уложенный на деревянный помост.
– Кто вы?
Стоявший перед помостом араб только поморщился. Второй, сморщенный старичок, отвел взгляд и что-то зашептал в полголоса.
Воспоминания накатывались на сознание сплошной чередой ярких картин.
Родной Подзерск… Дед у печи, заросли крапивы у бани… Топтание на плацу в школе красноармейца… Бой, винтовочные выстрелы, крики раненых, вкус снега на губах… И вот уже новое сражение… Лязг мечей, лошадиный топот, свист чужих стрел… Это было у маленького городка. Дорилея? Вроде так! Чехарда других схваток, запах горящего лагеря, крики, вой раненых. Боль от пореза. И пьянящее чувство победы! Еще один бой. У холмов. Две кучи упертых сарацин с необычной кожей, верещащие пехотинцы, налетающие друг за другом. Дикая скачка.
Он вспомнил! Вспомнил вождя мусульман, степняка на грациозном жеребце, саблю, занесенную над другом. И то, как лихорадочно тянул к плечу ставшую неподъемной винтовку, как стрелял.
Красноармеец осмотрелся.
Старичок протянул к его губам чашку и что-то ободряюще проговорил. Произнес на чужом языке, но смысл стал понятен. Пей!
Пригодько приник к глиняной посуде. Когда он оторвался, то перед ним стояло уже не два. А сразу три человека. В камере появился Горовой.
6.
Тимофей Михайлович пробовал привести мысли в порядок. Но те упрямо разбредались.
Главное, в чем он убедился, вторым пленником загадочного Одина был именно Захар. Пригодько осунулся, побледнел и чувствует себя неважно. Бредит… Но все, что спрашивал у вновь обретенного товарища подозрительный Горовой, могли знать кроме него еще только трое человек. Костя и Улугбек остались далеко. Так что…
Он вспоминал услышанное, крутил его и так и этак – все сходилось. В заложниках Одина остался тот самый красноармеец, с которым они вместе топали от самой Руси до центра сельджукской державы. Ответы Захара были правильны, а то, что путался изредка и отвечал с задержкой, так видно же, что человек не в себе слегка, раненый!
…Рыцарь папского легата потер отросшую бороду. Здесь тропа, которой их вел местный проводник, шла под зарослями кустов, таких удобных для засады, что даже между лопатками нехорошо зачесалось.
Раздумывать некогда. Кусты наверху еле заметно шевельнулись!
Горовой остановил коня, потрогал приклад винтовки, взялся за меч. Трое сопровождавших его степняков потянули из саадаков тугие луки. Проводник взялся за топорик. Еще двое, слуги, присматривающие за вьючными лошадьми, вооружились щитами и короткими копьями.
Округа кишела разбойниками и мародерствующими дезертирами из разбитых мусульманских воинств. Сбившись в стаи, они грабили караваны купцов, нападали на деревни и городки, не брезговали одинокими крестьянами. Семеро вооруженных путников – не самый простой орешек, но и за него возьмешься, если брюхо к ребрам присыхает.
За последние полгода Тимофей Михайлович не первый раз ловил себя на мысли, что начал понемногу чувствовать окружающее пространство. Улавливать момент, когда к нему приближается опасность, предугадывать появление врагов. Обострившаяся в боях интуиция или новое выработанное чувство уже пару раз выручала его из передряг.
Так и тут. Что-то подсказывало, что впереди их ждут неприятности.
Салих, пожилой сельджук, глава приданных Горовому охранников, недовольно хмурился, не понимая, почему латинянин сдерживает их. Он оглянулся, высматривая, нет ли опасности позади.