Вера Карасёва
ТАК И БЫЛО
ПОВЕСТЬ И РАССКАЗЫ
Повесть и рассказы советской детской писательницы В. Е. Карасёвой (1905–1983) о Великой Отечественной войне, о блокаде Ленинграда, о героизме детей и взрослых на фронте и в тылу.
ПРО НАШЕГО ПАПУ
Нашего папу взяли на войну только через год после того, как она началась. В нашем селе не осталось трактористов, а он хороший был тракторист, и ему пришлось работать на тракторе. Всё поле успел он вспахать весной в нашем колхозе, когда принесли ему повестку явиться завтра в сельсовет, а оттуда на машине ехать в районный военкомат.
Вечером, когда Доська уже спала, мама собирала папу в дорогу: пекла лепёшки, сушила сухари. А слёзы всё текли и текли у неё по щекам. Утрёт она их фартуком, а они опять набегают. Папа её не утешал, понимал: слова не помогут. Он сидел во дворе и на столике, где мы летом обедали, резал табак со своего огорода.
— Зачем так много? — спросила я. И папа ответил:
— Война будет долгая, и с другими солдатами надо поделиться.
В тот вечер папа говорил:
— Тебе, Санюрка, одиннадцать лет исполнилось, ты уже многое понимаешь. Мы будем воевать, а вы нам помогайте.
Я спросила папу:
— Что же нам делать? Чем мы вам поможем? И папа мне ответил:
— Не плачьте зря, не горюйте, а хорошо работайте и в колхозе, и дома. Берегите друг дружку. Маманю особо жалейте, она вам теперь и за мать, и за отца станет. Ты о Дашеньке заботься. В садик её отводи и забирай. Води чисто и косы, не ленись, почаще чеши. Стричь не думай, они ей, черноглазой, к лицу. Дров на лето и на зиму вам хватит. А вот сена я не успел припасти. Обещал бригадир воз дать, да что Лыске воз: разве возом сена её прокормишь?
Папа умолк, а я сказала:
— Ты об этом не думай и не беспокойся. Мы с Вовкой будем траву косить и во двор таскать.
— Можете, — согласился папа. — Главное, Лыску не продавайте. Пока она с вами, вы и сами сыты, и с людьми поделитесь. И меня молочком напоите, когда я с войны вернусь. Верно?
Я молча кивнула. Слёзный комок стоял у меня в горле, но я обещала папе не плакать и крепилась. Даша, моя пятилетняя сестра (мы больше звали её Доськой), по-прежнему спала. Стучала швейная машинка: это мама шила папе для его вещей заплечный мешок. А мы с отцом всё сидели во дворе.
Поднялся полный месяц, запахло цветами из нашего палисадника. Не хотела мама весной садить, но папаня настоял: «Посади, фрицам назло». Она и посадила. Вот они и расцвели теперь, перед дальней его дорогой.
Я принесла ещё одну доску и стала тоже резать табак, а папа рассказывал мне, как остался он со своей мамой и с маленькой сестрёнкой, ещё поменьше Доськи, без отца. Это было в ту войну с немцами, и папе было двенадцать лет. Сена он припас мало, и коровка их, Голубка, в конце зимы стала голодать. Почти четверть века с тех пор прошло, а папа всё помнит, — как мычала и плакала по ночам в хлеву голодная Голубка. Помогали им добрые люди: один охапку сена подкинет, другой сноп соломы… Да ведь лишнего тоже ни у кого тогда не было, время то было тяжёлое!
Хорошо, что весна ранняя в тот год была. Пришёл месяц март, стало солнышко пригревать, день прибавился. В оврагах снег ещё лежал глубокий, а на пригорках в берёзовом лесу растаял и сошёл. И показалась на тех местах хоть и жухлая, хоть и прошлогодняя, а всё же трава. И на этих проталинах папа стал пасти коровку. А пока она подбирала траву, он разжигал костёр, чтобы не очень озябнуть, и учил уроки или читал книжку. Уроки ему носили товарищи. А потом он набивал мешок этой же сухой травой и прошлогодними листьями и в сумерках отводил Голубку домой. Была ли она как следует сыта, трудно сказать. Но по ночам она теперь уже не плакала, жевала то, что было в мешке. А тут и апрель пришёл со свежей зелёной травой, а за ним май. И в мае Голубка принесла им телёночка.
Летом Голубка паслась со стадом, и папа времени не терял, припасал ей сено. Жал серпом, таскал в мешке и сушил во дворе.
— И мы так будем, — сказала я.
— Ну, Люба моя, свет Любовь Васильевна, держись! — сказал папа утром у крыльца сельского совета. Обнял маму, меня и Доську, бросил в машину свой мешок, сам перепрыгнул через борт и укатил. Воевать укатил. И не стало слышно в нашем доме весёлого папиного голоса, не видно его добрых глаз и заботливых рук. Осталась нам с мамой грусть о нём и тревожное ожидание писем.
А потом к этим печальным чувствам прибавилось ещё одно, но теперь уже радостное и гордое: полгода ещё не прошло, а нашего отца уже наградили медалью «За отвагу». Хорошим он был нам отцом и смелым защитником Родины. Но о том, как воевал наш отец и за что его наградили, я расскажу вам позже. А сейчас послушайте, как жили мы без нашего папы, как выполняли то, что он, уходя на войну, нам приказывал.