— А вы ленинградец? — спросил Серёжа.
— Нет. Я издалека, из Сибири. Воюю под Ленинградом, а в Ленинграде в первый раз. Меня начальник по делу послал и сказал: «Выполнишь задание и до двадцати трёх ноль-ноль будешь свободен…» Закипела вода, сейчас горох кинем.
Солдат покрошил в кипяток две пачки горохового концентрата, бросил туда зарумянившееся сало.
Порезал аккуратными ломтиками хлеб и уложил его на сковороду.
— Обед готов. Тащи посудину, да побольше, — приказал он Серёже.
— Может, подождём маму и тётю Клаву? — нерешительно заикнулся Серёжа.
— Я их подожду, а ты с ними в другой раз пообедаешь. Э, нет, тарелка нам ни к чему…
Он раскрыл буфет, разыскал в нём глубокую миску и до самых краёв наполнил её жёлтым, густым, горячим, как огонь, супом.
— С хлебом рубай, — велел он Серёже и водрузил сковороду на стол. — Ешь, не скупись, теперь уже голодать больше не будете.
— Почему?
— А потому. Про Дорогу жизни слыхал?
— Мама что-то мне говорила. А вы её, эту дорогу, сами видели?
— Ну ещё бы?
— Большая она?
— Конца-краю не видно. Через всё Ладожское озеро тянется.
— А почему её называют Дорогой жизни?
— Потому что по ней везут ленинградцам жизнь. Хлеб и другие продукты везут по этой дороге машины, нагружённые до самого верха.
— Да, а кругом Ладожского озера фашисты. Они могут машины с самолётов разбомбить, из пушек расстрелять, — сказал Серёжа.
— Немцы рядом, и они не зевают, — согласился солдат. — Но Дорогу жизни охраняют самые лучшие наши пилоты. А против пушек немецких есть у нас русские пушки. И стрелять из них мы умеем.
— А если вдруг метель закрутит? Если будут заносы и машины вдруг забуксуют, и снегом их заметёт? — не унимался Серёжа.
— Вот дотошный, — усмехнулся солдат. — Одни забуксуют, другие помогут. Там теперь, знаешь, какая дружба! Все силы свои, все мысли обратили люди на то, чтоб помочь ленинградцам. А ты сомневаешься.
— Не сомневаюсь я, а просто хочу всё знать. Ребятам-то рассказать надо. А ведь правда, если бы Пушкин был жив, он бы о Дороге жизни и о людях наших стихи написал, а может, поэму? И назвал бы её «Ленинград».
— Конечно, написал бы, — согласился солдат. — И наши советские писатели тоже напишут. Не сейчас, может, но через год-другой непременно напишут и стихи, и поэмы, и толстые книги… Супу добавить? Наелся? Тогда, может, чаю налить?
— Нет уж, чай пить я маму и тётю Клаву дождусь, — твёрдо сказал Серёжа.
Но дождаться мамы и Клавдии ему не удалось. Разморённый горячим, сытным обедом, он крепко уснул, свернувшись калачиком под солдатской бараньей шубой. Ничего, что шуба эта пахла войной, фронтом, окопами и даже порохом: спалось под нею Серёже спокойно и сладко.
Не видел Серёжа, как выходил солдат встречать сестру и Серёжину маму, как угощал их обедом и поил чаем.
Не видел он, как обнимала Клавдия брата, смотрела на его первый боевой орден и шептала ему:
— Братишка, родной, береги себя, меньшенький мой!
И не слышал, как отвечал ей солдат насмешливо и добродушно:
— Не переживай, Клава. Как только он забомбит или застреляет, я сразу и притаюсь. Пусть, значит, другие ребята бьются за твой город и за тебя…
Говорил, а сам еле удерживался, чтобы не рассмеяться, — боялся разбудить Серёжу.
И всё-таки разбудил, когда наклонился с ним попрощаться и, не разобрав впотьмах, где Серёжины губы, чмокнул его в нос.
Серёжа проснулся, обхватил за шею своего нового друга и прижался щекой к его колючему стриженому затылку.
С тех пор, как ушёл воевать отец, никого не обнимал Серёжа с такой любовью, как этого молодого сибирского солдата, приехавшего за тысячи километров защищать от врагов город Ленина, город Пушкина и Шевченко и его, Серёжин, родной и любимый город.
ЛЕНИНГРАДСКИЙ ХАРАКТЕР
До войны Наташина мама работала на игрушечной фабрике. Она раскрашивала красивых фарфоровых кукол, завивала их льняные и каштановые локоны и специальной краской расписывала розовые и голубые платьица так, что они получались как вышитые.
Но, когда началась война, фабрика перестала делать игрушки. Теперь в цехах, где раньше улыбались красавицы-куклы, где выдували и раскрашивали стеклянные шары и посыпали снежными блёстками белокурых снегурочек и бородатых Дедов Морозов, занимались совсем другим делом. Теперь здесь плели маскировочные сетки для военных машин и шили маскировочные халаты бойцам. Шили для них тёплое бельё, ватные брюки и телогрейки и вязали шерстяные носки и варежки. Теперь фабрика работала на оборону. Ольга Николаевна умела шить и стала работать на фабрике закройщицей.