И вот я однажды к дому ее привез, а она говорит:
— Хочешь посмотреть, как я живу?
Ну вот ты бы понял, на что женщина намекает? Я тоже так решил.
Мы пришли. Хорошая такая квартира. Небольшая двухкомнатная, но хорошая. Евроремонт. Все дела. Комбайн на кухне дорогой. Кресла кожаные, нормально все.
Поцеловались еще в прихожей, и я руками стал… А Ира говорит:
— Не надо. Не могу пока.
Ну, не надо и не надо. Сидим, разговариваем на кухне. Ирка — она необычная очень, понимаешь? Не такая, как все. Интересная. Сейчас же все — про что? Про деньги, про сплетни, про шмотки. А она про жизнь говорила. Интересно с ней было.
Хотя хотел ее, конечно. А как? Такая красавица.
И вот месяц проходит, второй… Целуемся, обнимаемся… Я в гости к ней хожу. Она ко мне — нет. Ни домой, ни на дачу. Один раз в усадьбу ездили неподалеку от моей дачи.
— Давай, — говорю, — заедем. Чаю попьем. У меня там люди есть, за домом следят, чай нам заварят. Посидим. Посмотришь хоть, как я живу. Она ничего не ответила. Словами. Посмотрела только. И я сразу понял: «Нет».
Она так умеет смотреть — никаких слов не надо.
И вот однажды сидим у нее дома вечером, я уже уходить собираюсь. Эсэмэска к ней приходит. Она читает и… как бы это сказать, чтобы ты понял… отстраняется как бы. Понимаешь? Я даже спросил:
— Ничего не случилось?
Она улыбнулась:
— Нет.
А я вижу: случилось. Это ж всегда ощущается, особенно если влюблен, то есть чувствуешь женщину.
Она когда в туалет отошла, я даже решил телефон ее посмотреть… Но не стал. Унизительно это как-то.
Ну и вот…
Михаил замолкает. Пальцы начинают перебирать воздух. Большой, красивый, уверенный в себе мужчина. Смотрит мимо. Словно там, куда смотрит, хочет увидеть то, чего ему видеть не хочется.
Люди не приходят на такие разговоры с хорошим. Они приходят только с плохим — с таким, о чем вспоминать не хочется.
— Твой директор сказала, чтобы я на встречу с тобой вопрос приготовил. Самый главный, который мучает… Какой у меня вопрос? «Что во мне не так?» Вот какой вопрос…
Ну ладно… Короче, я вышел, но никуда не поехал. На лестничной клетке остался… Потом послал ей эсэмэску: «Я дома. Все хорошо. Целую». У нас так принято было.
Ты понимаешь, я не то чтобы предчувствовал говно какое-то, а точно знал. Прям уверен был. И тут лифт поехал — вызвал кто-то. Время позднее очень, лифтом никто не пользуется. А тут прям грохот раздался. Как взрыв. На площадке комнатка такая была, где мусоропровод. Я спрятался там.
Лифт приехал на этаж. Вижу: из лифта мужик выходит и идет к Иркиной квартире. Он еще не подошел, а она уже выскочила, на нем повисла.
Ничего у меня в глазах не помутилось, и плохо мне не стало. Я — мужик закаленный, девяностые пережил — и жив остался, и капиталец сколотил неплохой.
Это я потом переживал сильно. Пил даже. И сейчас пью. Не суть.
Тут понятно было, что делать. А когда понятно — не плохеет.
Я из комнатки вышел, к ним подошел.
Они не удивились оба. Прям как будто ждали меня. Мужик этот, главное, улыбнулся мне, шаг навстречу сделал, даже руку протянул.
— Ты, наверное, Михаил? — спрашивает. — Мне Ирка про тебя рассказывала. Ты не думай, нас с ней ничего не связывает, кроме секса. Если она к тебе попривыкнет и у вас все всерьезку начнется, я сразу отвалю. Мы с Иркой так и договорились.
А Ирка, главное, смотрит на меня своими глазами и говорит:
— Мишк, ты хороший очень, правда. Мне интересно с тобой. Разговаривать там… И вообще… Только вот ты не возбуждаешь меня совсем, понимаешь? Ну вообще. Я тебе знаешь что скажу? Ты, когда целуешься, сглатывай, ладно? А то противно, понимаешь… Ну…
Он замолчал.
Молчал долго.
— А дальше что было?
— Что было? В морду ему дал.
Ира же рядом со мной стояла. Я ее отодвинул немножко и ударил его. Сильно. Каюсь. Не рассчитал. Он в квартиру влетел. Рухнул там. Грохот раздался. Видимо, упало что-то.
Ирка ахнула. Хотела в квартиру побежать. Но я ее схватил. За волосы. Лицо ее повернул к себе, даже не знаю зачем. Потом толкнул сильно. Она упала, наверное… Не знаю. Я к лифту пошел и уехал.
— Больше вы не виделись?
— Она звонила на следующий день. И потом еще звонила. То ли извинялась, то ли объяснялась… Не важно. Я слушал — трубку не бросал. Я вообще трубки не бросаю никогда: мерзко быть невежливым.
Только мне уже стало неинтересно. Понимаешь? В любви должно быть интересно. Вообще, в жизни должно быть интересно. А уж в любви… И вот теперь я хочу понять: что во мне не так? Буду я сглатывать перед поцелуем. И все, что ли? И все? Тогда нормально все будет? Все?