Легче становится после школы, когда Он с другими идёт в маленький магазин, стоящий с торца многоквартирного дома, недалеко от школы. Дед посещает Его по пятницам раз в пару недель, и деньги всегда при Нём. Даже слишком много для одного. Потому Он всегда готов угостить и других чем-нибудь. Спросу на себя не удивляется и знает, кажется, почему рядом те или иные люди. И с удивленьем из раза в раз приходит к выводу, что только один сосёт из Него деньги. Для остальных Он просто часть хорошей компании, гуляющей во дворах и пинающей пустые бутылки в футбольные ворота — широкую перекладину. Но как удивляются продавщицы Его крупных купюрам!
В последний раз они гуляли вдвоём: брели изо двора во двор, дурачились и обсуждали рок-музыку, и тут он сказал, что голоден и пойдёт домой. Но оставаться одному не хотелось, и Он вытащил некрупную купюру из кармана пиджака. Ушла ровно половина. Жар спадал, они сидели в беседке и разговаривали, и в итоге разошлись. Он решил идти тенями двором, и в пути стал шарить карманы: только одна мелкая купюра, которую Он получил на сдачу в магазине. Остановился, скинул с себя сумку, убедился, что больше — ничего, и озадаченно задумался: когда же Он умудрился всё потратить? Но возобновил шаг, и тот быстро расстроил Его грусть, ведь теперь можно не бояться, что Она что-то найдёт. Арки и тротуары вывели к дому.
— Может, погуляем сегодня? — уточнил Он, крутя остроносой туфлей по деревянному полу.
— Я не смогу, — ответил первый, подбрасывая воздушный шар.
— Если разрешат, — второй указал на родительницу, говорящую с классным руководителем в стороне. — Я болею немного.
Класс уже готов к каникулам: парты и стулья друг на друге вдоль одной из стен. Только учительский стол остался у доски.
Конец мая оставляет после себя прохладу, что даже подмерзают уши. Подходят к школьному забору.
— Можно, мы немного погуляем?
— Нагулялся уже, — недовольно отвечает родительница и уводит его друга за собой.
Действие
7
Голова начинает до боли дребезжать, если облокотиться на стекло. За ним сочная степь и летнее небо, но глазу не за что зацепиться. Так скучно… На спинке сидения перед Ним висит рюкзак — всё, что Его. Свою же сумку Она положила на место под ручную кладь. Пыталась уснуть, но никак. Многие пытаются. Второй, третий, четвёртый час. Во всю днеет, и солнце навязчиво лезет в окно. Задёрнул шторку. Когда Они раньше ездили куда-то (недалеко), Он клал голову Ей на плечо и недолго спал. Шея затекала, но дорога сама бросалась под колёса. И когда Он просыпался, несколько минут смотрел в окно: всегда сидел около него. Показался город. Получается, шесть часов почти прошли? Пассажиры начинают оживляться, мельтешить и шуметь. Кто-то убирает за собой, поднимает подлокотники у сидений, спешит в уборную, да та уже закрыта. Поезд замедляет ход, стук колёс всё реже, реже. Последний удар известит о прибытии, откроются двери, и люди в суете повалят к выходу. Они сидят и ждут. Она привыкла выходить после всех. Взяв своё, Они скоро окажутся на перроне.
Столичный вокзал: толстая прямоугольная башня симметрично расходится в две стороны приземистой полусферой, и всюду синие стёкла и белая, чередующаяся с золотой, обшивка. Она покурит около урны, и Они войдут внутрь. Суматоха. Люди нескончаемым потоком снуют туда-сюда, сменяя узкие коридоры широкими, а широкие — залом ожидания или повсеместными кафе. У женщины украли сумку, она кричит и зовёт охрану. Другие напряглись. Они решают чего-нибудь поесть и заходят в блинную, прямо здесь, на вокзале. Всё дорого, но Она и не думает пойти в другое место. Это тревожит. Что происходит?
Они станут делиться впечатлениями об увиденном. Он нарочно заливается собственной рефлексией. Она почти не говорит. Нужно искать ночлег. Они выйдут в город: солнце с Ними, а на башне вокзала выросли огромные часы. На стоянке поместилось не меньше сотни машин, и отовсюду голосят таксисты. Протиснувшись сквозь гул, Он как бы больше его и не замечает, но есть что-то иное: слева, в сотне метрах — частный сектор; прямо — старое облезлое зелёной краской здание со столовой на торце; дальше прямо — улица, усеянная магазинами, салонами красоты и аптеками, а по одну сторону высится здание, отсвечивающее в солнце. Кажется, супермаркет.
Они заглянут туда после всего. Уже неделю покупают там ужин. В основном, «домашняя» кухня: манты, котлеты, что-то ещё. Она берёт себе пиво почти каждый день. Она и раньше могла иногда выпить: раз в неделю, бывало, что раз в месяц. А сейчас зачастила.
Перейдя через дорогу от магазина, Они у входа в гостиницу. Пара метров вперёд, и направо, к лестнице вверх. На первом этаже только дорогие номера. Коридор этажом выше выглядит также: белые стены и лакированные двери, но в конце берёт вправо: это к уборной и душу. Общие на несколько номеров. Выглядят неприглядно. У Них двуспальная кровать, пара табуреток, платяной шкаф и старый рябящий телевизор. Но здесь только ночлег. Целыми же днями Они гуляют по незнакомому городу. Многие вещи бросаются в глаза. Он до последнего не верил, что океанариум был бесплатным, и всё боялся, что Их сейчас схватит охрана. Там были пруды с кораллами и множеством рыбы, а остальное как-то проходило мимо Него. А с другой стороны уличный базар с латанными натянутыми тряпичными навесами и разбитым бетоном под ногами. Ещё большой торговый центр, окружённый частным сектором — почти трущобами. Он не может понять этого. Ничего не осталось после посещения главной площади столицы: голое, уложенное плиткой поле, где только ветер да солнце. Хватило нескольких дней на разочарование. Она сняла пособие в банке. Что будут делать? Страшно спрашивать.
Он и молчал, а одним утром Они выходят из гостиницы со всеми вещами вместе с рассветом. Прохладно, и Они тянутся к янтарному восходящему гиганту в рыжем зареве, ещё около гостиницы. Ждут поезда, но пока не идут на вокзал. Билеты обратно.
8
Жара. Люди толпой идут тенью размашистых тополей и клёнов по асфальтированному тротуару. Слева во многоквартирном доме покажется магазин, Они зайдут: бедный продуктовый отдел перетекает в уголок с хозяйственными товарами. Купили газированной воды. Сначала пьёт Она, и только потом отдаёт бутылку. Больше её Она не берёт, и Ему придётся поить Её. Это очень стыдно и странно, и Он часто взрывается при очередной Её просьбе сделать это на глазах у людей. Выйдут из магазина. Поток поредел, но люди продолжают медленно идти вперёд. На другой стороне дороги плотно кучкуются разнородные низкие домишки, некоторые уже утопают в грунте и окнами выходят на колени прохожих. Они бредут за солнцем, пока не отделятся от толпы. В преддверии вечера не по себе. Они забрели не то в заброшенный парк, не то в целый недостроенный район, и стоят в бетонном кругу с возвышающимися по краям бордюрами. Травы вокруг почти нет, деревьев — тем более. Только вязы, только вязы. Бетонная дорожка ведёт дальше к паре голых панельных пятиэтажек в сотне метров. В хиреющем солнце они кажутся неестественно гротескными и вызывают непреодолимый ужас. Особенно чёрным смотрят на Него пустые впадины-окна, и мерещатся чьи-то тени в непроглядной для Его близорукости темноте, и выглядят дома тем мрачнее, чем ниже падает солнце.
Они сядут на деревянную скамейку в бетонном круге, и останутся надолго. Она даже сейчас подкладывает под свою сумку газету, Он не стесняется не делать этого. Оба, один чёрт, сидят на голой скамейке.
— Нужно заночевать. Может, там? — и кивнёт на дома.
Он всполошится: «Нет, там опасно! Там наверняка бомжи.»
— А мы кто?
Он продолжил, запинаясь: «А пьяницы? Наркоманы? Нет!»
Она устало выдохнет и задумается. Кругом никого, тишина, но дома пульсируют грохотом и ширятся перед глазами. Вечер приближается. Он не знает, что делает здесь, в этой деревне. Определённо в деревне. И куда Они шли вместе с теми людьми? Кажется, это какая-то экскурсия, но они шли очень долго и, возможно, всё ещё в пути. Он всё пережёвывает: для чего было сюда ехать? В этой захолустной жути ничего ведь не привлекает.
— Ладно, пойдём, — и солнце резко село. Она встала, закинула на плечо сумку, а газету из-под неё сложила, и обратно.
Идут той же дорогой, но другой стороной. Горят фонари. Странно, ведь обычно подобные улицы никак не освещаются. Кажется, эта — центральная. Подошли к автовокзалу — ни души, всё закрыто. Который час? Наверное, совсем поздно. Хотя Он всё равно бодр: прохлада не даёт повода хотеть спать. Но как долго? Не идти же всю ночь так! Он уже в чёрной олимпийке, и всё равно морозит. Трико в рюкзаке. Не хочется надевать сейчас.