Очень долгая ночь. Он снова открывает глаза, смотрит на костёр и на Неё: или сидит на бревне, упёршись лбом в кулаки, или подкладывает. Он разминает конечности и засыпает.
Утро. Колотящий холод и догорающий костёр. Проголодавшись, Они возьмут свои вещи и отправятся к яблоням. Одежда мокнет в росе.
Изобразив завтрак, Они некоторое время бродят по окрестностям, то выходя к равнине, откуда вчера пришли, то теряясь между деревьев. Вернулись к месту ночлега.
В пламени чернеют паспорта, другие документы, и два толстых фотоальбома со всей Их историей.
— Вот это твой отец, — Она держит в пальцах старую фотографию, а через секунду кидает её в костёр и идёт дальше. Он не знает, как реагировать, и просто молчит, а когда станет совсем не по себе — шутит о том, как весело горят фотографии: сначала немного съёживаются, а потом чернеют и рассыпаются в пепел.
Первый шаг сделан. Посидев немного, двигаются дальше. Небо угрожает дождём. Прохладно. Город снова повсюду: проследовав в одну сторону, скоро приходилось брать в другую. Когда Они сумеют выйти на верную тропу, погода окончательно испортится.
Буря приближается.
Позади увесистые клёны, но Они отчего-то залезут в дикую розу впереди. Та свободна от веток изнутри и даже имеет прорезь, напоминающую нарочно придуманный вход. Они оденут одноразовые дождевики, прежде уже ношенные и потому в дырках.
Гром врывается в уши и заставляет землю содрогаться. Стало очень холодно. Ветер прорывается сквозь куст и одежду. Вода струится по веткам и стекает на Них: Он поджал колени и обнял рюкзак, сидя на двойном листе, вырванном из крупноформатного журнала; Она — поставила сумку между Ними и сидит на газете.
Он готов заскулить. Дрожит, потом выдыхает и пытается совладать с собой, а когда очередной порыв ветра или дождевая струя проходятся по Нему, снова дрожит и напрягается телом. В мозгу пульсирует одна мысль: всё было зря. Перед глазами картина Их самоубийства: как Он представлял себе это последние полгода. Ветер кинется в лицо, и Он больше не может. Второй шаг.
— Может, давай? — Он повернул к Ней голову, и вода с дождевика залилась за воротник олимпийки, отчего шею непроизвольно дёрнуло.
В ответ Она лишь жалостливо посмотрит на Него и отвернётся. Он знает, что у Неё есть шприцы. Она говорила, что читала где-то: можно покончить с собой, введя в вену воздух. Он побежит вместе с кровью, а когда дойдёт до сердца — конец. Она приготовилась к уходу. Он непонимающе смотрит на Неё. Разве не этого Она хотела? Секунды идут, сердце бьётся, гремит буря. Видимо, не сегодня. Ему жалко упущенной возможности. Непогода уходит на второй план. Как же так? Он захотел умереть! А что, если бы Она не струсила? Он даже не подумает просить ещё: не даст.
Когда дождь прекратит, солнце быстро вернётся. Они ещё чуть переждут, а потом вылезут из-под розы. Дело снова к вечеру, как и вчера. Постелив себе на мокрых камнях, Они оставят сумки. Он и сам сел перед горящим небом. Всё тело трясёт. Сквозь облака бьёт солнечный веер. Что вдали, перед Ним, Он не видит. Хочется есть. Она нашла куст боярышника и сейчас общипывает красные ягоды себе в рот. Он поднялся, решил попробовать: до противного водянистая, никакого вкуса. Нет, Он боится начать блевать, и больше не станет это есть.
13
Вышли к берегу: пустому, песчаному и блестящему бутылками. Вода мерно цепляется за полиэтиленовые пакеты и уходит обратно по песку. Посреди всего этого к Ним лицом лежит мужчина: далековато, и плохо видно, но явно старше тридцати, смуглокожий и пьяный. Рядом пустая бутылка. Она станет присматриваться к нему из-за деревьев и кустов, щуря глаза, и Их взгляды скоро сойдутся в одной точке — пачка сигарет, аккурат высунувшаяся из кармана чёрной грязной ветровки.
— Может, подойти, утянуть? — и закусила нижнюю губу от волнения.
— Нет, ты что, — шёпотом отвечает Он. — Проснётся.
— Курить хочется.
— А если проснётся?
— Убежим?
— Не стоит, — боязливо закончил Он.
Пойдут вдоль берега. Ноги утопают в мокром песке и оставляют грубые следы, но нет влажной травы. Он и так промок почти насквозь. Вскоре слева возвысится насыпь, а на ней выброшенные кем-то овощи. Видимо, хозяевами ближайших дач, что у самой вершины насыпи. Он подходит ближе: многое гниёт, но не всё. Подобрал пару помидоров, совсем целых, но удивительно маленьких. Подойдёт Она и тоже примется осматривать и ощупывать всё, что лежит у ног, а некоторое — не скатилось по крутому склону и осталось лежать у камня или куста. Ему стало весело искать целые плоды и, разогнувшись, гордо заявлять: «Ещё нашёл». Собирая вдоль прибрежных дач, Они окажутся против двух дорог: что заворачивает и ведёт вглубь, и протоптанная камышом узкая тропа. Что там в камыше?
Прямо: густые стебли легко ударяют по плечам. Крутой поворот направо: тропа расширяется в круг и обрывается. На притоптанном камыше — колода карт. Он поднимает, смотрит: кажется, полная. Она предлагает присесть и поесть. Достанут собранные овощи и примутся. А что в следующий раз?
Закончив, Они немного побалуются с картами, но скоро ночь, и пора идти. Дорога одна.
Он посматривает через забор, где что растёт, и замечает — Она тоже. На самой первой даче от берега совсем спелые висят те маленькие помидоры-свечки, на второй — кукуруза и большие яблоки. Внезапно что-то громыхнуло. Обернутся. В опасной близости оскалились и широко расставили передние лапы две собаки. Чёрная и белая. Так вчетвером и смотрели бы друг на друга: они — со злобой, Они — со страхом.
— Вы не бойтесь их! — за оградой участка позади собак появился парень. — Ну-ка, фу!
Но они не реагируют.
Не сводя глаз с собак, Она кинет Ему рукой вперёд. Выходят к автомобильной дороге, идущей далеко вперёд и резко заворачивающей налево у Их ног. Впереди те же дачи: деревянные, и реже — кирпичные домики. Внимание привлёк один без забора, с забитыми окнами и выбитыми стеклами, оставшимися лежать на бетонной дорожке во двор. Справа от дома небольшая возвышенность, и вечернее солнце уже не добирается до осколков. Решат пройти во двор: заваленное хламом крыльцо и округлая лужайка перед домом. Почему она не заросла травой? Дом не кажется жилым: вход завален мебелью и коробками, отчего дверь не открыть. Её внимание привлечёт большой картонный гроб из-под холодильника под самым козырьком. Сумерки сменяются темнотой, когда Они решат лечь. Достанут дождевики из сумок, и Он с грустью расправит свой при лунном свете: решето. Но всё равно теплее. А как быть, если доживут до зимы? Он хочет поднять белый флаг, но не перед кем. Их уже нет. Только родственники скажут, что когда-то были. Может, ещё сумеют найти? Конечно нет, не в этом городе и не на этих дачах. Не за одну ночь, а на большее Он слабо рассчитывает.
Очнулся. На кирпичную стену против Него падают капли, ветер шумит за стенами коробки. Она тоже проснулась: почувствовалось разгибание спины. Он оглянулся на Неё, Она — на Него. Ноги устали в коленях, но разгибать — замёрзнут. Передвинет немного в сторону — станет полегче, можно дальше спать. Голова к голове, или как ещё, но Они спят несмотря на грохот и вспышки, ломоту в теле и голод. Он хочет жить. После всего, как можно не хотеть? Случившееся днём вымотало Его, и теперь одно: «Только бы дожить до утра». И доживёт. Оно явится желтизной на той же кирпичной стене. Она уже не спит, и шевелением разбудила Его. Вылезли из обмякшей коробки. Земля осталась влажной, трава играет в солнечных лучах, дом кажется жилым.
14
Он успеет войти во вкус и огорчается, если хозяева очередной дачи ничего не привезли. Каждый день утром или ранним вечером Они бредут вдоль главной дороги, как бы невзначай углубляясь и, оглянувшись на секунду, будто что-то услышали, спешно перемахивают через забор. Грядки не пустеют, и Они вдоволь набирают овощей в рюкзак, пока тот держит. Они не выбирают и хватают всё: зрелое — съесть сейчас, незрелое — оставить дозревать. В одном из домов Она нашла казан и теперь готовит овощное рагу, с чего есть.
Дома почти всегда без замков. Радость! Но есть и исключения.
Она сопит, стараясь провернуть кончик ножа в замочной скважине.
— Чёрт! — сдавленно вскрикнув, Она разгибает спину и поднимает перед собой нож — обломился.