Немецкий солдат медленно и задумчиво побрел по улице, озаренной последним багрянцем заходящего солнца…
…Ночь. Надежда Петровна сидит у постели сына Слышится слабый шорох, дверь чуть приоткрывается и в горницу заглядывает Дуня.
Надежда Петровна выходит к ней.
– Как он?..
– Затих… спит.
– Можно мне остаться?
– А коли обход? Забыла ночевать по чужим хатам запрещено.
– Да ну их!..
– Не «нукай»! Хватит их нашим горем тешить. Ступай домой. Огородами иди, часовые не заметят.
– Тетя Надь!..
– Ступай!.. Ступай!..
Дуняша уходит. Надежда Петровна возвращается к постели сына Колька сидит, упираясь спиной в подушку, но глаза его закрыты. Неожиданно он начинает смеяться, вначале тихо, потом все громче и громче.
Надежда Петровна склоняется над ним, обнимает, пытается уложить.
– Что ты, сыночек?.. Успокойся… Хочешь пить?..
– Дунь?.. – говорит Колька и открывает ярко заблестевшие в темноте глаза – А здорово я их обхитрил!.. Они меня по всей деревне искали, а я в лесу отсиделся. Дунь, давай вместе в лес уйдем…
– Это я, сыночек, мати…
Но Колька не слышит и не узнает матери.
– Дунь, ну пойди сюда… Что ты такая робкая? O-o-o!.. – закричал он вдруг и сбросил прочь одеяло. – Жарко!.. Не могу, жарко! – И он принялся сдирать с себя рубашку.
– Что ты, сыночка!.. Ляжь! Я водичкой тебя полью… Только ляжь!..
– Жарко!.. Мама!.. – вскричал Колька, и с этим последним сознательным словом он вскочил, кинулся к двери.
Петровна хотела его удержать, но он с дикой силой отшвырнул ее, выскочил в сени, затем на улицу.
Петровна приподнялась с полу, взгляд ее упал на лампаду, теплившуюся под образом. Желтый огонек трепетал на суровом лице Саваофа.
– Господи!.. – ударила трехперстной щепотью в лоб, в грудь, в плечи Петровна, но больше не успела произнести ни слова.
На улице раздался выстрел, затем – второй. Петровна подползла к окну, отдернула занавеску. Посреди улицы, в лунном свете, серебристо растекающемся по белой рубашке, лежал ее мертвый сын.
Петровна отвернулась. Под руку ей попал металлический ковшик. Она размахнулась – и погасла разлетевшаяся вдребезги лампада, грохнулась на пол разбитая икона. Все погрузилось во тьму…
…Курень садовника на краю черного спаленного сада. За горизонтом слышится непрерывный грохот. Порой сизая туча озаряется трепетным, бледно-зеленым светом, похожим на сполох. Вокруг садовника по-давешнему расположились бабы и девки.
– Дедушка, ну сказывай дальше! – пристает к старику Софья. Дед прислушивается к далекому шуму боя.
– Об чем это я?.. – спрашивает в рассеянности.
– Ну как дракон жителей полонил, и светлый витязь к ним явился…
– Да, значит, явился к полонянам светлый витязь. Был он из наших – курянин, потому еще древний Боян рек: «А мои куряне – ведомые кмети…».
В курень быстро входит Петровна, кивнула Дуняше, чтоб покараулила снаружи. Девушка сразу вышла.
– Слушай сюда, бабы! Наши ведут бои за Суджу, через день-другой будут здесь. Велено помочь наступлению и освобождаться своей мочью. Нынче партизаны выйдут из леса, мы должны подготовить встречу.
Бабы заволновались:
– А чего мы можем, Петровна? У нас, окромя рогачей да вил, никакого оружия.
– У меня дробовик есть! – сказала Настеха – И картечь к нему.
– А у меня шомполка, – сказал дед-садовник.
– Дробовое ружьишко и у меня найдется, – заметила Анна Сергеевна. – Да ведь у них автоматы, пулеметы, пистолеты…
– Любое завалящее ружьишко сгодится, – сказала Надежда Петровна. – Но не в том расчет. Главную работу сделают партизаны, а наше дело – навести страху на фрицев, не дать им к отпору изготовиться.
– Мудрена штука, Петровна! – усмехнулась Настеха. – Может, Комариха на помеле промчится?
– За твое гузно держась! – огрызнулась Комариха.
– Тьфу на вас! – прикрикнула Петровна. – Дед, помнишь легенду, как княгиня Ольга половцам отомстила?
– Вроде бы воробьев с горящей паклей на дома их наслала?
– Точно!..
– Хату жалко! – вздохнула одна из женщин.
– Дурища! Немец все равно спалит!
– Из Нетребиловки немцы уходили – с четырех концов зажгли деревню, – сообщила Комариха.
– Факт! У него такая мода: ни себе, ни людям!..