В один день Джордж покинул АКВАРИУМ. Не очень-то уж круто – ловко – здоровски – и мастерски играл он на ударных.
АКВАРИУМ КАК АНАЛОГ МАСОНОВ
С чувством ритма всё было в порядке, а играл не очень. Но любил. Особенно любил играть на перкуссии. Да, не слишком совершенно играл. Сам это понимал прекрасно. Был даже намерен ситуацию эту изменить. Пытался немножко её изменить. Ну подучился бы, в конце концов… Набил бы себе потихоньку руки (и ноги). Ведь не жители Олимпа, не боги обжигают так называемые горшки. Правда, не слишком понятно, для чего и зачем же им нужно горшки обжигать…
В те магические времена, когда АКВАРИУМ только начинался, Джордж стал ходить на занятия в музыкальную школу для взрослых, в класс ударных инструментов. Походил. Потом ещё чуть-чуть. Даже пользу некоторую ощутил – ведь преподавателями были опытные, классные барабанщики. Потом Джордж отчего-то перестал ходить в музшколу. Не то чтобы времени не хватало…Просто взял и перестал. Не в кайф стало. К тому же репетиции в театральной студии немного этому мешали. В общем, не покатило.
Finita. Caramba. Coda.
Боб, когда узнал об этом, был не слишком доволен.
Но и не был особенно расстроен.
Джордж мне говорил, что никогда, совсем никогда, совершенно никогда не жалел об одном своём поступке – то есть о том, что покинул АКВАРИУМ. Ведь в его жизни появился театр. Совместить его и АКВАРИУМ было невозможно. Двух таких зверей незачем держать в одной клетке. Правда, особенной радости в связи с его уходом никто из группы не испытывал (и сам Джордж – тоже), хотя глубинную, истинную суть произошедшего все понимали. Быть может, лучше остальных это прочувствовал Боб. Он понимал, что путь к своим мирам не бывает прямым и ровным.
Без малейшей связи с вышесказанным нельзя не сделать общим достоянием высказывание одного идиота, который заявил однажды (точная дата этого высказывания неизвестна), что в развале ленинградского рок-клуба виновата еврейско-аквариумная мафия. Когда Джорджу рассказали про эти дивные чудесные слова, был и удивлён, и зол немало, потому что терпеть не может никаких проявлений антисемитизма, и тем более, ежели они появляются в рок-н-ролльной среде. Боб, узнав об этом, заявил : «Высокий класс! АКВАРИУМ как аналог масонов. Польщён!».
На Алтайской Боб и Джордж нередко заходили в гости друг к другу. Даже часто. Так продолжалось из года в год, много лет подряд. Однажды Боб пришёл к Джорджу – кстати, такими радостями –глупостями, как угощение друг друга чаем или кофе, они никогда не занимались. Правда, Джордж предполагает, что «угощательно-закусывательной» частью визитов, скорее всего, занимались мамы или бабушки. Итак, когда Боб пришёл к Джорджу, то тот показал ему своё стихотворение, которое недавно написал. Боб тут же, сходу, сочинил песню, и спел её, и она была записана на любительский пленочный магнитофон. Только запись за долгие и извилистые годы не сохранилась. Джордж помнит мелодию той, исчезнувшей песни. Оказывается, Боб тоже её не позабыл, и даже вспомнил – когда Джордж ему показал текст – это стихотворение. Только записывать заново не захотел. Наверное, он прав. Сложно теперь воскресить то, что жило и бурлило в доисторическом 1972 году.
В глазах твоих, уставших плакать
Я видел страх за завтрашний рассвет
К руке моей, слезой её закапав,
Прижалась ты, прекрасна как сонет
Как мотылёк, в огне свечи сгоревший,
Ты гибнешь, ангел света и добра.
На льду вдруг столько стало трещин
И тонет всё, надёжное вчера.
Тиши ночной обманчиво молчанье
И голоса полны печальных нот,
Оставил день нам звуки на прощанье
Бредущих по асфальту ног.
Эта песня не сохранилась. Немного жалко.
Только этот день – этот вечер – этот миг – этот взлёт – всё равно остался и сохранился навсегда.
Он никогда и никуда не уйдёт.
Когда Боб с Джорджем пугали в детстве старушек во дворе своими «откровениями» про шизофреников и про многоликие маниакально – депрессивные психозы, то примерно тогда… ну, или немного позже, в данном раскладе полицейско-ментовская точность особенного значения не имеет, – юный Пурушотамма умел издавать очень странный и специальный звук. С одной стороны, это немножко напоминало смех. Такой специальный смех – зевок с поскрипыванием, что-то вроде гортанного возгласа злодея-великана, страшно обрадованного тем, что он увидел сверху, с вершины своей жуткой горы очередную жертву, которая скоро попадёт к нему в лапы. В самом деле, когда Боб этот звук издавал, то Джорджу было понятно, что друг его чем-то весьма доволен. А если хрипло-скрипучее сотрясание воздуха слышал кто-нибудь из других людей, то запросто даже могло возникнуть небольшое недопонимание. В дальнейшем, в будущем уже давно ставшим вчера, звук исчез.
ДВИЖЕНИЕ В СТОРОНУ ПРИМАТА И ДРУГИЕ
Он не дотянул немного до тех времен, когда начался АКВАРИУМ.
Джордж считает, что место обучения Боба – факультет прикладной математики в университете или примат, безусловно очень многим послужило для становления АКВАРИУМА. Больше чем Первый Медицинский, где несколько лет валял дурака Джордж. Ведь там, в Первом меде, ничего особенно аквариумно-полезного не происходило. Ну да, привёз Джордж оттуда электрогитару для Боба; ну, пианист Вадим тоже там учился. А что ещё-то? Больше ничего. Разве что некий студент по фамилии Вайшвилло – имя его как-то улетучилось из джорджевской памяти; быть может, Вайшвилло – и есть его имя, а не фамилия? Как бы там ни было, Вайшвилло, весьма в меру неплохо для тех лет осведомлённый по части рок-н-ролла, больше всего любил говорить «в кайф» и, соответственно, «не в кайф». Часто смеялся, показывая не самые здоровые на свете зубы. В результате общение с Вайшвиллой дало жизнь одной специальной песне, которая звучит на «Искушении Святого Аквариума». Как ни странно, «Песню о кайфе» сочинил Джордж.
Который не слишком много придумал песен. Джордж считает, что если бы он даже не покинул аквариумные ряды в 1975-ом, то едва ли прославился бы в дальнейшем как выдающийся рок-композитор. В случае с песней про Вайшвиллу Джордж обошёлся минимальным количество аккордов, да ещё и спел. Боб относился к вокально-исполнительским джорджевским забавам с мягким дружеским пониманием. Много лет спустя даже был издан компакт-диск с абсурдистким доисторическим альбомом. Который несмотря на чудовищно-неповторимый саунд, не слишком большое исполнительское матерство и прочие специфические особенности, всё равно является по-своему яркой и по-настоящему концептуальной психоделической пластинкой. Слушать ее, правда, не очень легко. Тяжеловато. Почти невозможно. Не все на это способны. Тем не менее, кто-то иногда всё-таки осуществляет такие смелые эксперименты над собственным сознанием.
Записывался альбом «Искушения» на примате, где к тому времени Бобу удалось каким-то образом выхлопотать у университетского руководства под аквариумные нужды приличных размеров комнату рядом с актовым залом. Там помещался аппарат, и по вечерам можно было репетировать, потому что лекции в зале читались, в основном, только в утреннее и дневное время. Джордж обычно побыстрее откручивал свой учебный день в медицинском, и поскорее ехал на примат. Он вспоминает, что «Искушения» они с Бобом записали во время зимних каникул, за три дня. С помощью самопального микшера, который иногда пусть скверно, но работал. Аппаратчиком АКВАРИУМА в то время был Марат Айрапетян. Марат тоже учился на примате. Потом Марат женился на Липе (Ольга Липовская). Не очень долго продолжалось у них таинство брака. Потом – но не сразу! – Марат развёлся с Липой и уехал домой, в Ереван.