- Я хочу очень п-простой вещи: чтобы вы думали немножко б-болыпе, чем этот стул или стол. - При этих словах Гурский снова постучал карандашом по столу.
- Ладно, мне наплевать на все эти ваши шуточки, черт с вами. Ответьте мне прямо на вопрос - почему, например, вы не уехали?
- Н-не знаю, - пожал плечами Гурский. - Во-первых, мне редактор сказал как-то очень неопределенно: "Может быть, вы тоже п-поедете в К-казань?" - а я не люблю, когда мне говорят "м-может быть". Во-вторых, тут я с вами согласен, я т-тоже не верил, что немцы возьмут Москву...
- Вот видите, а другие не верили и бежали. Об этом и речь!
- Ля, между п-прочим, не знаю, п-почему я не верил, - сказал Гурский. П-просто так, не верил, и все! Хотя шестнадцатого октября в это вполне можно было п-поверить. И я не осуждаю людей, которые п-поверили в это...
- Напрасно, - сказал Туликов. - Кто не верил в то, что мы не сдадим Москвы, тот не верил в победу.
- П-простите, но это не одно и то же.
- А вы допускаете, что мы бы отдали Москву и все-таки победили?
- Вп-полне. И могу даже п-привести вам на п-память соответствующую цитату из от-течественной лит-тературы...
- Только без исторических аналогий, - лежа на кровати, впервые вмешался в разговор Лопатин, знавший, что Гурский историк по образованию, любит блеснуть своей эрудицией.
- Хорошо, хенде хох! - кротко улыбнулся Гурский и высоко поднял обе руки.
- Эх, до чего же вы все умные, - оглядываясь кругом, сказал Туликов. Хотя с ним не спорил никто, кроме Гурского, он понял, что сочувствие не на его стороне. - А я вот до гробовой доски не прощу тем, кто бежал в октябре. Не прощу, и все тут!
Гурский молча пожал плечами.
- Какая чепуха, - сказал Лопатин. - Не забуду! Не прощу! По нашей русской отходчивости и забудем, и простим даже и тем, кому прощать не надо!
В комнату вошел редакционный шофер с вещевым мешком в руках.
- Куда поставить, товарищ батальонный комиссар? - обратился он к Тихомирнову и сказал, что паек получен полностью, за исключением подболточной муки.
Гурский, как всегда, был прав - Тихомирнов посылал машину за пайком. Через пять минут Лопатин, покряхтывая, поднялся, простился с товарищами, оделся и вышел к машине.
- Слушай, д-дружок, - тихо и серьезно сказал ему Гурский, в накинутом на плечи полушубке вышедший проводить его к машине. - Не обижайся, что я вместо тебя п-приехал. Я, п-правда, сюда еще раньше п-просился, но тогда он отказал. А сегодня вдруг сам вызвал: п-поезжайте заменить! По моим сведениям, у него вч-чера ночью целый час сидела т-твоя жена и закапала ему слезами все сукно на столе. П-по-моему, у тебя там, в семье, дело совсем д-дрянь, поэтому он и п-переиграл: меня сюда, а тебя - вместо меня. И даже велел п-передать, что ты можешь сегодня ночью, не являясь в редакцию, ехать п-прямо домой, к жене. А к нему - только завтра. Это было так неп-похоже на него, что я даже взд-дрогнул! Ты извини, что я каркаю, но я не хотел, чтобы ты являлся к ней домой в состоянии всеобщего и п-полного разоружения. Извини, но я в дружбе человек т-тя-желый...
- А легких, их пруд пруди! - сказал Лопатин и, несмотря на то что у него кошки заскребли на сердце, благодарно пожал руку Гурскому.
27
Всю дорогу до Москвы Лопатин пролежал на заднем сиденье машины. Боли в животе не то стали слабее, не то он к ним привык.
"Кажется, ничего особенного, а полежу день, и вовсе пройдет", успокоение подумал он, поднимаясь по лестнице к себе домой.
Дверь открыла Геля, она была одета в халат Ксении и в ватник поверх него. В зубах у нее дымилась свернутая из газеты козья ножка.
- А где Ксения? Спит?
- Она улетела. - При всей неприязненности их отношений с Лопатиным в голосе Гели не было торжества.
- Ну и черт с ней! - неожиданно для себя хрипло крикнул Лопатин, швырнул в угол вещевой мешок, прошел в комнату и сел, не раздеваясь, только расстегнув на два крючка полушубок.
Геля опустилась напротив него, продолжая дымить самокруткой. Кажется, она ожидала расспросов.
- Что смотрите на меня, Ангелина Георгиевна? Считаете, что я расстроен? - с вызовом спросил Лопатин.
- Она изменяла вам раньше и изменяет сейчас, - необычно тихим голосом сказала Геля, отвернувшись от Лопатина и глядя куда-то в угол. - А вы...
- А я знаю все это не хуже вас, - инстинктивно и мгновенно солгал он, защищаясь от подробностей. Всего он не знал, хотя догадывался, но сейчас ему показалось, что он всегда и все знал. Впрочем, теперь это уже не имело того значения, какое имело бы еще вчера. По крайней мере, так он считал в ту минуту.
- Согрейте мне чаю, и, если он будет крепкий и быстро, обещаю не обижать вас сегодня, честное слово.
Геля послушно поднялась и вышла, а он позвонил редактору.
Редактор долго не подходил, секретарша несколько раз говорила: "Еще минуточку!" - наверное, в редакции подписывалась последняя полоса. Наконец в трубке послышался недовольный голос редактора:
- Чего не спится? Семейная жизнь надоела? Могу вызвать!
- Вызывай, - сказал Лопатин. Его голос помимо воли дрогнул, и редактор услышал это.
- Хорошо. Машину отпустил?
- Отпустил.
- Сейчас пришлю. - Редактор повесил трубку. Геля вернулась и, разлив по стаканам, чай, села напротив Лопатина.
- Нате курите, - протянул он ей пачку "Беломора".
- Спасибо, я уже привыкла к махорке.
- Ответьте мне, но только честно, почему вы вдруг сейчас мне это сказали? - спросил Лопатин, радуясь, что он довольно удачно имитирует спокойствие. - Вы поссорились с ней?
- Не больше, чем много раз до этого.
- Тогда почему же?
- Не знаю, - сказала она, - наверное, мне просто надоело столько лет смотреть на все это. А потом, я сегодня поглядела в зеркало и вспомнила, что я ваша ровесница. Видите? - Она приподняла со лба свои пестрые крашеные волосы - и показала седые корни.
- А какое отношение имеет одно к другому?
- Не знаю. Очевидно, имеет. - Она помолчала. - Хорошо, если я не сказала вам ничего нового.
Лопатин услышал за окном гудок машины и встал.
- Опять уедете на фронт?
- Должно быть, а что?
- Если я съеду от вас, я занесу ключи к вам в редакцию.
- А чего ради вы съедете?
- Кажется, я устроюсь сестрой-хозяйкой в одно место. Ведь вы не собираетесь высылать мне аттестат?
- Не собираюсь.