— Ты не в плену. Поэтому, если ты меня боишься, — указательным пальцем он почесал левую бровь, — мы можем всё переиграть.
— Ч-что…переиграть?!
— Всё. Развести нас могут так же быстро, как и расписали.
И он повернул ключ в зажигании. Мотор приятно заурчал.
— Нет-нет, — торопливо залепетала Ирма, вцепившись пальцами в сидение Алексея. — Я…я не хочу…не хочу переигрывать.
Для неё это значило сделать два шага назад, когда она уже решила твердо идти вперёд.
Алёша пожал плечами. Машина под возмущения обгоняющих его других водителей покатилась по серому шоссе. Ирма откинулась на спинку сиденья и взглянула в окно. Там, за пределами уютного салона, кипела жизнь. Мир не стоял на месте, и Ирма его видела. Теперь видела.
Алексей крутанул руль, минуя очередной — и последний перед домом — перекрёсток. За окном появился уже знакомый район. А Алёша тихо насвистывал мелодию детской песенки.
— Ты чего?! — удивилась Ирма.
— Я сегодня женился на удивительной женщине…
…Тьма сгущалась над городом. Тяжёлым бархатом цеплялась за пожухлые от знойного солнца ветви. Окутывала молчаливые пятиэтажки особым ночным безмолвием. Амина сидела на узком подоконнике, устремив взгляд в беззвёздное ночное небо, и курила. Её знобило. Дрожь не унял ни обжигающий кофе, ни выпитая бутылка коньяка. Озноб был внутри неё, её частью, отголосками прошлого. От него невозможно было избавиться. Ничто не могло согреть от одиночества, давно ставшего её единственным спутником. Из открытой форточки тёплый ветерок тормошил её короткие чёрные волосы, мурашками пробегал по телу. В голове тяжело отдавались звуки гитары и барабана, рвущиеся из чьей-то стереосистемы. И сердце разбивалось на осколки в такт очередному барабанному соло, возвращая Амину в далёкое прошлое, ни на минуту не отпускающее из своих гнусных лап.
Она выдыхает клубок дыма, прикрывает глаза и вновь оказывается на старой, на ладан дышащей койке приюта…
…Ей тринадцать. Растрёпанные волосы слиплись от грязи и крови. Распухшее лицо украшают сломанный нос, разбитая губа и рассечённая бровь. Живот жжёт нестерпимой болью. Дергает и рвёт на части между ногами. Руки трясутся, и хочется плакать, но слёз нет.
Пару часов назад её привезли из больницы, где ей удалось немного поспать после осмотра гинеколога, и заперли в «комнате совести». Так воспитатели детского дома называли тёмную комнату два на два, куда отправляли провинившихся воспитанников подумать над своим поведением. Амина была частой гостьей карцера и подозревала, что некогда здесь был чулан. Ни окна, ни свободного пространства, только полуразвалившаяся, сильно скрипучая кровать, на которой можно было лишь сидеть или лежать, свернувшись в три погибели.
Но в ту ночь её заперли там несправедливо. Изнасилованную, изувеченную, два года прожившую в аду подопытным кроликом, едва не ставшую расходным материалом.
Спасибо молодому доктору, который вместо того, чтобы пустить её «в расход» отпустил и даже денег дал, чтобы она смогла добраться домой. Только не знал её спаситель, что нет у неё дома. Один приют, куда не хотелось возвращаться. Несколько дней она скиталась по улицам чужого города, ночевала в подворотнях без медицинской помощи, пока не нарвалась на милицейский патруль. В отделении её накормили и даже врачу показали (он один и помог ей хоть немного уменьшить разрывающую на части физическую боль), а потом отправили обратно в детдом, где бросили в тёмный чулан. Зачем? Чтобы вернуть назад в ад?
Тогда, сидя в карцере и дрожа от холода, боли и страха, Амина ненавидела весь окружающий мир и лихорадочно искала путь для побега. Он нашёлся случайно. Из заточения её выпустила повариха приюта тётя Рая, всегда подкармливающая вечно голодную Амину чем-то вкусненьким. Единственная, кто стала Амине почти матерью. Единственная, кто искренне любила и хотела удочерить Амину. Не дали. Возникли проблемы с документами. Да и одинокой женщине практически нереально усыновить ребёнка, разве что за большие деньги. Но таких у обожаемой тёти Раи не водилось. Откуда? У простой-то поварихи. Прознав о случившемся с ней, тётя Рая выкрала ключи от карцера и освободила девочку. Она принесла Амине сменную одежду, немного еды и денег. Амина помнила, как тётя Рая не сдерживала слёз, убиваясь, что не может приютить сиротинушку. Как просила прощения. И как уговаривала её бежать. Куда угодно, только подальше от этих извергов. Они ведь не для помощи возили Амину в больницу. Оказывается, она была беременна, и ей сделали аборт, пока девочка якобы спала. Заметали следы, чтобы никто не узнал о тёмных делах приюта, продающего детей и подростков для опытов. И она сбежала, снова оказавшись на улице. Холодной зимой без крыши над головой в абсолютном неведении, что делать дальше. Вновь совершенно одна. Израненная маленькая девочка с искалеченной душой.