— А сам-то он где? — поинтересовался Сергей. — Я, когда проходил, его не видел.
— Ну, да, он у меня отпросился забрать документы и вещи.
— Постой, ты его отпустила домой? Без присмотра и охраны? А если его ждут? Да, это мой косяк — надо было все-таки за ним проследить.
Теперь я тоже начинаю волноваться — а, действительно, как давно Камаля нет? Я сейчас думала совсем о другом, пыталась понять, как нам перестраивать свою работу, и совсем забыла, что те, кто его держал фактически в рабстве, не гнушаются откровенно уголовными поступками.
Глава 11
Камаль
Я заберу документы, вещи — их не очень много, поэтому поместятся в мою дорожную сумку, и деньги, иначе уже становится невыносимо стыдно — поселиться у девушки, да еще и денег у нее просить, пусть даже на самое необходимое. Ох, какая плохая идея — у нее поселиться, потому что я тут же стал ее воспринимать не как начальницу, а как молодую девушку, красивую… Да что там говорить! Я и на работе себе каждый день твердил: «У начальства нет пола, ты пришел сюда работать… даже еще хуже — ты пришел сюда шпионить». Помогало плохо, если честно. Что будет сейчас — даже страшно представить. Ну, если со стыда не сгорю за все мои подвиги разом — может, что-то и будет.
Когда я подходил к дому, где снимал квартиру, то старался незаметно оглядеться по сторонам. Никого и ничего подозрительного, естественно, не заметил. Надеюсь, это не я разведчик такой на букву «х», только не подумайте, что хороший, а просто меня никто здесь не ждет. Не настолько я важная персона, чтобы за мной круглосуточную слежку устанавливать, да еще и привлекать недешевых специалистов — я же их не заметил, значит, они профи своего дела. В общем, надеюсь, нет никаких «профи» по мою душу.
Квартира у меня — сказал-то как хорошо: «У меня!» — естественно, у владелицы, которая мне ее сдает — в обычной пятиэтажке. В совсем обычной, без всяких консъержей, евроремонтов и прочего — эти дома периодически грозятся снести, поэтому обеспеченные люди здесь квартиры не покупают. Правда, есть кодовый замок на двери, на котором по вытертым до блеска цифрам все сразу понятно.
Набрав эти самые заветные цифры, вхожу в подъезд — вторая дверь, за ней полутьма, как обычно; впрочем, где лестница, я и без света по памяти найду.
Внезапно практически бесшумно снова открывается входная дверь и в нее проскальзывает какая-то тень; я даже оглянуться и рассмотреть человека не успеваю, как он мгновенно оказывается за моей спиной, а потом меня профессиональным захватом берут за плечо и рот и нос закрывает тряпка, от которой мне почему-то не вздохнуть: воздух становится острый, какой-то колкий, словно ты вдыхаешь то ли стеклянную крошку, то ли что-то другое, вызывающее дикую боль в груди. И потом все…
Меня привязали к кровати, но, вроде бы, не очень крепко — догадываюсь, что я выглядел полутрупом. Я и чувствовал себя соответствующе. Хотелось сдохнуть. Уже понятно, что отсюда не уходят своими ногами — останки выносят в черных пластиковых мешках. Хотя, может, кто-то и был здесь по своей воле, откуда я знаю? За деньги люди могут на многое согласиться. Возможно, они уходили живыми…
Я понимал, что продлевать жизнь здесь я не хочу. Но сдохнуть очень хотелось не одному, надо было прихватить хоть кого-то из этих уродов.
То, что кто-то меня еще ждет, волнуется обо мне — почему-то я думал, что Виктория волнуется — меня не радовало совершенно. Я не вернусь, и не хочу, чтобы меня ждали.
Все произошедшее с того момента, как меня вырубили в подъезде, я сейчас вспоминал как-то странно: как будто это было со мной, но, в то же время, это не могло со мной произойти… Я будто был там, но наблюдал со стороны.
Два дня назад
Тянуло кожу на лице… «Смазливая мордочка» — сказали ему, проводя лезвием по щеке. Он тогда увидел близко от глаза этот нож¸ даже не нож, больше было похоже на скальпель… и невероятным усилием воли удержался от того, чтобы закричать от ужаса. Его неконтролируемый страх, впрочем, все равно все почувствовали, потому что он дышал коротко и часто, почти теряя сознание от ужаса, в любой момент ожидая, что ЭТО вонзится ему в глаз. Он даже почти не почувствовал порезов на лице, как будто это изматывающее ожидание сыграло роль анестезии.