«А всё-таки я верно поступил, что перебрался от них, – ещё раз утвердился в правильности принятого недавно решения парень. – Пусть поживут спокойно одни, ни я им не буду мешать, ни они меня раздражать. Им сейчас покой нужен, тишина, реабилитационный период. А я год-полтора поживу на съёмной квартирке, потом собственным жильём займусь. Жизнь прекрасна!» Юрий, следуя давней привычке, поднял с земли первый попавшийся под руку камешек, кинул его в реку, полюбовался расходящимися по воде кругами и направился в сторону офиса.
По дороге он увидел мальчишек, гоняющих мяч прямо на проезжей части, и от избытка переполнявших его добрых чувств крикнул, чтобы играли поосторожнее. Ему хотелось, чтобы всем в этот день было хорошо, чтобы у всех, как и у него, было замечательное настроение. Он даже дружелюбно подмигнул одинокому пешеходу, бредущему по пустынной набережной, и тут же вспомнил, что видел сегодня этого человека с портфелем около больницы. Незнакомец выписался одновременно с отчимом. Он первый появился на пороге корпуса, смешно и неловко застыл в дверях и загородил собой проход, словно не знал, куда ему двигаться дальше.
Медлительный Баранов с интересом вгляделся в молодого человека, которого принял было за студента. «Случаются же такие совпадения, – искренне удивился он. – Прямо мой портрет в молодости. Волосы того же цвета, чёлка так же завивается вверх, даже глаза похожего карего оттенка. А вот очки от близорукости он носит явно слабоватые, слегка прищуривается, когда смотрит вдаль. Я в своё время делал наоборот, заказывал стёкла с большими диоптриями, чем полагалось по рецепту, чтобы можно было разглядеть всё до мельчайших подробностей. У Валерки-то уже тогда появилась дальнозоркость, он и так видел лучше, чем полагалось. А моя миопия с годами только усилилась, вон какие «лупетки» приходится носить».
Когда они поравнялись, молодой человек приветливо улыбнулся и подмигнул печальному Баранову. «Интересно, сколько этому парню сейчас? – подумал Баранов. – Лет двадцать пять – двадцать семь. Да, он, конечно, уже не студент, это я с первого взгляда ошибся. Выглядит гораздо солиднее, чем юноша, сдающий сессию и прохлаждающийся на набережной в перерывах между экзаменами. Да к тому же брелком с ключами от машины лихо покручивает, скорее всего, есть собственный автомобиль. А что я-то делал в свои двадцать пять?» – снова горько призадумался он.
Баранов покопался в памяти… Пожалуй, самым значительным событием того времени был короткий роман с Галиной, когда он ходил окрылённый и опьянённый её любовью. Тогда он без устали работал, творил день и ночь, поддерживаемый блеском её восхищённых глаз. В сознании возник смутный образ: хрупкий девичий силуэт, русый хвостик, яркая одежда – и этот зачарованный взгляд снизу вверх, от которого Баранов воспарял и начинал верить в собственные силы.
Отвернувшись от молодого человека, растревоженный воспоминаниями Баранов потихоньку поплёлся дальше. Он задумался над словами, которые парень крикнул подросткам. Почему молодой человек назвал футболистов именно друзьями, а не пацанами, ребятами, как-нибудь ещё? Ведь существует столько вариантов обезличенного вежливого обращения. Но прохожий из всего богатого лексикона выбрал слово «друзья». Он же их совсем не знает, видит наверняка в первый и последний раз. «Привыкли по поводу и без повода, везде и всюду бросаться словами «друг», «друзья», – проворчал про себя недовольный Баранов. – То «друг, помоги»; то «друг, не подскажешь»; то «друг, дай»; а то и вообще «друк, пасматры какой арбуз». Скажи мне, кто твой друг. Друзья познаются в беде, ну и так далее».
Тут раздражённый Баранов резко остановился. Ему вдруг стало ясно, что именно друзей у него вовсе нет. Он поставил на землю портфель, основательно набитый вещами первой необходимости и многочисленными книгами (они одни скрашивали его больничное бытие), и тоскливо засмотрелся на мутно-серую медленную воду.
То ли оттого, что портфель был неравномерно нагружен, то ли Баранов поставил его криво, но саквояж сначала накренился, а затем повалился ничком и цокнул замками по асфальту. Баранов перевёл на него отсутствующий взгляд.
Портфель был, что называется, видавший виды. На нём оставили свои следы все этапы барановской жизни. Если углубиться в изучение его нутра, то многое стало бы известно о его бессменном владельце. На подкладке первого отделения выделялись чернильные пятна. Они относились к периоду, когда модно было писать чернильными ручками. В то время у тщеславного Баранова имелся собственный паркер, который ему на день рождения преподнесли сотрудники. Консервативный, быстро и навсегда привыкающий к вещам Баранов таскал с собой любимую ручку везде и всюду. Он писал ею за рабочим столом в лаборатории, вечером с учениками, дома по ночам, когда корпел над диссертацией. Не изменял любимице и подписывая конверты, и заполняя квитанции.