Когановский, конечно, настроение жены видел. Но сложные нейронные связи, за множество бурных лет выстроенные в его нетривиально организованном мозге, почему-то при упоминании о Хайфе обязательно выдавали одну и ту же устойчивую тревожную ассоциацию: Сабра и Шатила. Алогичная последовательность внезапно заканчивалась именами Сакко и Ванцетти[1]. Дикая и абсурдная комбинация, бестолковая цепочка имён и названий, начинающаяся с Хайфы, каждый раз портила Когановскому мирное расположение духа. Появлялось ощущение внутреннего напряжения, беспричинного беспокойства, которое вызывало кратковременную чесотку и… жгучее желание принять рюмку горькой, что он обыкновенно тут же и проделывал.
Четыре тысячи долгих, путаных лет (по их личному семейному преданию) древний род Когановских блуждал по бескрайним просторам Евразии. Когда бесконечно мигрирующий клан намаялся и вволю напутешествовался, он осел, наконец, на Восточно-Европейской равнине. Головокружительных размеров страна гостеприимно приютила остатки древнейшего (опять-таки по их личному семейному убеждению) из человеческих родов.
– А Хайфа? Хайфа? Что такое Хайфа? – скептично хмыкал сосредоточенный Когановский, медленно вращая против часовой стрелки картонную модель нашей планеты. Конечно, пустынный прибрежный посёлок городского типа не был нанесён на глобус, выпущенный в своё время Главным управлением геодезии и картографии при Совете Министров СССР. Да что там Хайфа! Масштаб 1:50 000 000 (а более подробного глобуса в доме у Когановских просто не имелось), кроме Анкары и Каира, на всём Ближнем Востоке и в его ближайших окрестностях не позволял обозначить вообще ни одного города. Если попробовать нанести на это школьное пособие название Хайфа, то, пожалуй, суверенные территории трёх-четырёх гордых и независимых соседних государств окажутся закрашенными!
Здесь Когановский усматривал сложную задачу планиметрического характера. Близорукие глаза, прячущиеся за дымчатыми стёклами очков в дедовской роговой оправе, многозначительно прищуривались. По его твёрдой уверенности, чтобы указать на карте одно бесконечно малое и втиснуть в него ещё более мелкое, не обойтись без уникальных способностей лесковского Левши, большого специалиста по изготовлению всяческих миниатюрных вещиц! Вот тогда вооружённый изрядными географическими познаниями и сильным микроскопом индивид смог бы сначала отыскать еле различимую страну, а затем, ещё изрядно натрудив зрение, разглядеть внутри неё местечко с названием Хайфа.
Нет уж, Когановского, выросшего в эпоху расцвета советского гигантизма в искусстве, архитектуре и строительстве, такое радикальное уменьшение размеров категорически не устраивало.
– Ну и где же здесь, скажите мне, пожалуйста, привычные просторы? – вопрошал придирчивый Когановский, вышагивая по кухне с надкусанным бутербродом. – Где необъятные, заросшие, никем не обрабатываемые (по причине их необъятности), уходящие за горизонт поля? Где среднерусская бесконечность, простирающаяся во все стороны? Конечно, можно с большой натяжкой заменить дорогие сердцу берёзы, клёны, ивы, липы, осины, тополя, рябины, сосны и ели на одни только пальмы. Если постараться, всё можно упростить, минимизировать и пропорционально уменьшить. Но куда втиснуть бесконечность!!!
Словно деревянный крестьянский дом во время пожара, Когановский был охвачен пламенем нервозности, страдал от невозможности раскрыть тайну, которая извечно бередила каждую исконно славянскую душу.
Предлагаемая ему настойчивой Любаней для проведения совместной старости заморская страна, несомненно, приходилась Когановскому гипотетической исторической родиной. Однако при этом она представлялась столь миниатюрной, что, по его глубокому убеждению, вполне могла быть переплюнута им в самом узком месте (если, конечно, сильно поднатужиться и совершить плевок строго по ветру).
«А как же ежемесячные командировки в милый провинциальный Брянск? – панически округлив глаза, спохватился привыкший к постоянным разъездам Когановский. – Ведь из жизни напрочь пропадут не только особая атмосфера вокзала, привычная суета на платформе, родной запах стоящего под парами поезда, равномерная баюкающая тряска вагона, но и уют четырёхместного купе, возможность новых встреч за бутылкой пива и бесхитростной дорожной закуской. Как быть со всем этим? Точнее, как можно остаться без всего этого?»
1
Сабра и Шатила – лагеря палестинских беженцев, где в 1982 году, во время оккупации Западного Бейрута израильтянами, была устроена кровавая резня.
Сакко и Ванцетти – рабочие-революционеры, казнённые в США в 1927 году по ложному обвинению в убийстве.