Где-то на далёком горизонте, за бесконечной вереницей многоэтажек, новых и старых, яркий диск солнца медленно опускается вниз, отдавая этот день во власть грядущей ночи. Иногда слышен щебет птиц, где-то текут ручейки. Их мало. Крайне мало на прямых асфальтовых улицах. Тает снег, обнажая сырую землю, жёлтую прошлогоднюю траву, окрашивая всё вокруг тёмными тонами. Ещё по-прежнему прохладно, однако в воздухе уже витает запах и тепло приближающейся весны.
Я иду по улице. Неторопливо, размеренно. Украдкой рассматриваю прогуливающихся мне на встречу людей. Из наушников ласковым обволакивающим потоком, приятным высоким вокалом льётся Through The Eyes Of A Child зарубежной поп-исполнительницы AUROR-ы.
I would rather see this world through the eyes of a child
Through the eyes of a child…
Darker times will come and go Times you need to see her smile
«Я бы предпочла видеть этот мир глазами ребёнка… Глазами ребёнка…Тёмные времена приходят и уходят. Времена, когда вам нужно увидеть её улыбку…»
Временами я тоже хочу вернуться в то время, когда я смотрела на этот мир иными, теперь уже чуждыми мне глазами. Когда я была другой. Когда многое из происходящего сейчас просто не волновало. Тогда я уже не была ребёнком… однако то время, должно быть, — одно из самых лучших времён за прожитую мною жизнь. Уверена, у каждого есть такой отрезок времени, по которому скучаешь более прочих. У каждого из этих идущих мне на встречу прохожих…
Поднимаюсь на лифте, выхожу на нужном этаже. Не вынимая наушники, достаю ключи, открываю дверь квартиры, захожу в прихожую. Едва защёлкиваю замок, как под потолком загорается свет. Оборачиваюсь, вижу Лёньку. Друг что-то говорит, не слышу его из-за музыки. С широкой улыбкой, обнимает меня за шею, целует в щёку.
— Это чего? — вынимаю-таки наушник, округляю глаза.
— С Восьмым марта, говорю! Глухомань, — и протягивает мне коробочку, упакованную в подарочную бумагу с бантом.
— С-пасибо, — с запинкой произношу я, не веря собственным глазам и ушам. Он же злиться на меня должен. Разве нет?
Тут же из комнаты материализуется… Сашка? С огромным букетом цветов. Он настолько красивый и пёстрый, что я теряюсь ещё больше.
— С праздником, — просто с улыбкой говорит парень, приобнимает меня. Легко целует в щёку. — Я же обещал.
— Спасибо, — снова эхом повторяю я. — Вы, когда это? Когда успели?
— Я тебе подарок ещё давно заказал, — самодовольно говорит друг. — Тебе понравится.
— Капец, блин… вы меня просто огорошили, — издаю изумлённый смешок. — Спасибо.
— Не за что, — хмыкает Лёнька. — Щас подарок распакуешь, вообще обалдеешь. Раздевайся, мой грабли и милости просим к столу. У нас там уже накрыто.
Поступаю как велено. Прохожу в комнату, кладу букет на журнальный столик, рядом коробочку с подарком.
— Надо их в воду поставить.
— Потом можно на студию съездить. Если хочешь. Парни уже там, — это Сашка. Забирает у меня куртку, относит в прихожую, вешает на крючок.
Иду в кухню с цветами, достаю из верхнего шкафчика старинную вазу из хрусталя, кажется. Набираю воды, подрезаю кончики, ставлю цветы на подоконник. Затем мою руки в раковине, вытираю о кухонное полотенце, поворачиваюсь к парням. Сашка, видимо, возвращаясь к прерванному моим приходом разговору, продолжает рассказывать Лёньке какую-то историю. Друг смеётся. А я смотрю на них и тоже улыбаюсь, хоть и не совсем понимаю, о чём идёт речь.
Как там пела эта Аврора?
«Тёмные времена приходят и уходят».
Очень точное словосочетание…
Часть 15 — Неожиданная новость
11 марта
Захожу в квартиру, скидываю обувь, вешаю куртку на крючок в прихожей, сразу иду в кухню, чтобы разобрать пакеты со всякого рода очень неполезной едой и сладостями. Лёнька на парах. Помирились с ним после посиделки на восьмое марта. Ровно как и с Риткой. Хотя в случае с подругой примирения и раньше протекали довольно быстро и без непредвиденных препятствий в виде «серьёзных разговоров». Она всегда была человеком крайне отходчивым, что не могло меня не радовать в сложившейся ситуации. Однако ж не в пример Лёньке. Так как с Леонидом у нас состоялся очень серьёзный разговор на следующий день. Он почти никак не прокомментировал мой длительный, почти в целый час, монолог, лишь взял с меня слово, что впредь я буду всё рассказывать ему. Вот просто всё. Даже невзирая на то, насколько это «всё» может быть нелицеприятным. Комментариев касательно поведения великого и ужасного за последнее время друг также не дал.
Пока выкладываю содержимое пакета, раздаётся музыка входящего звонка на моём мобильнике. Оставляю продукты, беру со стола сотовый.
Ритка.
— Алло.
— Привет, дорогая, — тараторит подруга. — Ты же сейчас не занята, наверняка ведь не занята? Да?
— Привет, — слегка теряюсь. Чего это с ней? — Нет, не занята. Что случилось?
— Ты можешь прямо сейчас приехать в универ?
— В какой универ? — до меня не сразу доходит.
— Ну, в наш универ. Где ты когда-то тоже училась как бы… — подруга почему-то раздражается, делает акцент по последней фразе. — Забыла, что ли?
— Нет, не забыла. Зачем? — настораживаюсь.
— Надо.
— В смысле «надо»? Какого лешего мне туда ехать? — теперь раздражаюсь я, очень неудовлетворённая такими аргументами. — Я там больше не учусь как бы…
— Блин, Алён, ты можешь просто приехать и не задавать вопросов, — слышу с той стороны невидимой телефонной линии не только странно нервный голос подруги, но и нехилый такой гомон. Кто-то очень демонстративно и громко ржёт, словно конь в стойле, ей-богу.
— Я сама не совсем понимаю, что происходит.
— Ты не могла бы отойти куда-нибудь? А то у тебя там жутко орут, я ни хрена не слышу, — недовольно хмурюсь, на секунду убирая динамик от уха. Сажусь на стул рядом с выходом из кухни, упираюсь локтями в колени.
— Да это наши парни орут. Придурки. Снова до Стасика докопались.
— До какого ещё Стасика?
— Н-не важно, — с лёгкой нервозностью произносит подруга. — Так ты приедешь?
— В смысле «ты не совсем понимаешь»? — пропускаю мимо ушей её последние слова и отвечаю вопросом на вопрос. — Что такого у вас там произошло, что это вдруг требует моего присутствия?
— Блин, какая ж ты зануда, всё-таки… Ты можешь просто приехать?! — Ритка повышает голос. — Ко мне Николай Никифорович подошёл… — девушка резко прерывается, далее говорит что-то не совсем связное и явно не мне:
— Да, конечно! … О, я к ним заходила, мы обсуждали это…
Видимо тот, кто отвлёк мою дражайшую Риточку от разговора с моей скромной персоной, напрочь лишён каких-либо манер, потому как, очевидно, не собирается заткнуться и свалить подобру-поздорову. Я бы сейчас многое сказала этому хамскому отродью и в очень нелитературной форме, но, увы, не могу. А ещё я сразу понимаю, что это отродье — особь мужского пола, ибо уж слишком кокетливо хихикает в трубку эта несносная девка!
У тебя Лёха вроде есть?! Нет? Или я чего-то не знаю? Эй ты! Хватит там так гаденько хихикать, бесишь?!
— Я сейчас повешу трубку, — не выдерживаю-таки, произнося максимально недовольным тоном, после чего вновь получаю внимание подруги:
— Прости. Это насчёт…
— Мне насрать. Что там с Никифоровичем? — от упоминания ректора института мне даже самой становится интересно, что же такого случилось. — Его волки сожрали? Трамваем переехало? Раздавило бетонной плитой?
— Нет, — нервно хихикнула мне в трубку Ритка.
— А жаль.
— В общем, он подошёл ко мне и попросил связаться с тобой, — вновь становится серьёзной подруга. — Сказать, чтобы ты приехала в институт, чем раньше, тем лучше.
— А сами они мне позвонить не могут? По-моему, личные дела учеников хранятся ещё несколько месяцев после выпуска или отчисления. У них должны быть мои контактные данные. Номер мобильного, например.