— Сегодня вперёд или назад? — Лёнька оборачивается ко мне с заговорщической улыбкой и указывает пальцем на задние ряды.
— Назад, — секунду подумав, киваю я. — Иначе Владимир Анатольевич убьёт меня своим загробным голосом ещё в первые пять минут.
— Хорошо, что он глухой. Можно хоть поболтать спокойно.
— И не говори. Лекции Анатолича — настоящая двухчасовая релаксация.
Друг хмыкает, а затем резко переводит тему, отчего я не сразу соображаю, о чём он:
— Вообще не понимаю, на кой ей сдалась эта юриспруденция?
Слыша это слово, всегда хочется его повторить в перековерканном звучании, переделав часть «пруденция» на «пирденция».
— Второй год заканчивает и один фиг ничего не знает. Да и сомневаюсь я, что из этой девки вообще может выйти толковый юрист. Какой смысл? Ещё и деньги такие бешеные платят…
— Да ладно тебе, — легонько толкаю друга, чтобы тот двигался дальше. — А вдруг случится чудо, и она станет высококвалифицированный юристом. Мы тогда будем ей жутко завидовать, — сажусь рядом, кладу сумку на стол, вытягиваю по бокам от неё руки и упираюсь подбородком в мягкий, но холодный материал, сделанный из кожзаменителя. Спать хочется жутко. Пролетевшие недели беспрерывных занятий вкупе с прошедшей почти бессонной ночью выжили из меня все соки.
— Ага, — скептически фыркает парень, выкладывая из рюкзака учебники, тетради и ручку. — Если! Если случится это самое чудо, а оно не случится. Это точно.
— И почему ты такой бука? — поворачиваю лицо к другу, кладу голову на сумку, как на подушку, и вытягиваю губы в наигранно обиженную трубочку, прибавляю дурашливым голосом:
— Нужно верить в Риточку. Поддерживать. Она ведь наша подруга всё-таки.
Лёнька на секунду замирает, после переводит на меня укоризненно-ехидный взгляд.
— Это я-то бука? — он с деланным удивлением тычет себе в грудь большим пальцем.
— Ну не я же, — продолжаю держать губы трубочкой.
Парень смотрит на меня как на дуру, после вытягивает широкую улыбку и отворачивается, не забыв при этом пихнуть в плечо:
— Да иди ты… Тоже мне, позитивчик ходячий.
На моём лице появляется ответная широкая улыбка, которую я сразу прячу, утыкаясь лицом в сумку.
— О, Анатолич пришёл, — тихо произносит Лёнька.
Слышу голос преподавателя.
— Разбуди меня, когда он закончит своё отпевание усопших, — бормочу невнятно.
— Каких усопших? — не понимает друг. — Эй, ты офигела?! — возмущённый шёпот. — Не вздумай спать! Не успела восстановиться, как уже дрыхнешь на занятиях!
— Я разбита и выжата как лимон. От одной пропущенной лекции ничего страшного не случится.
— Я сказал, не смей спать! — парень тормошит меня за руку. — Экзамены на носу, а она спать вздумала. Совсем офонарела?! Потом не проси у меня конспекты.
— А они мне и не нужны.
— В смысле «не нужны»?
— У меня крутые репетиторы.
— Чего?
И ведь на самом деле все репетиторы, с которыми я занималась за прошедшее время, были нереально крутыми. За такой короткий срок они умудрились растолковать и вложить мне в голову тонну информации. Причём очень понятно и доступно. Понятия не имею, где на самом деле преподаёт тот же Владимир Николаевич и преподаёт ли вообще, но многим преподам из нашего вуза есть чему у него поучиться. Именно по этой причине сейчас у меня уже просто не осталось сил воспринимать какие-либо знания. Мне нужен перерыв.
— Не знаю, откуда они на меня свалились, но за прошедшее время мы успели пройти чуть ли не двухмесячный курс занятий нашего универа и ещё сверху.
Повисает недолгая пауза, на фоне которой до моих ушей доносится еле живое вещание Владимира Анатольевича, а затем:
— Чего-о-о?!
Я резко поднимаю голову, выпрямляюсь, упираю локоть в столешницу и прикрываю тыльной стороной ладони рот, чтоб скрыть улыбку и не заржать. Это его «чего» было очень громким.
Преподаватель осекается.
— Игнатьев, — пусть Анатолич наш и глухой, но всё-таки не настолько. — И чему же вы, позвольте спросить, так возмущённо удивлены?
Лёнька переводит испуганный взгляд на мужчину. Кажется, Владимир Анатольевич секунду назад как раз говорил о грядущих экзаменах. И о том, насколько важно как следует к ним подготовиться, и что в идеале мы должны были начать подготовку ещё с начала семестра.
— А? — тут же находится Лёнька. — Нет-нет. Это я не вам.
— Не мне? — пепельные густые брови Анатолича ползут вверх, он снимает свои большие роговые очки черепахи Тортиллы, на толстом шнурке. Доносится тихое хихиканье сокурсников.
— А кому же тогда, позвольте спросить?
— Э-это я так… — вымученно улыбается друг. — Мыслю вслух. Простите, пожалуйста.
— Об экзаменах, я полагаю? — преподаватель тоже вытягивает лёгкую улыбку, хотя и несколько двусмысленную.
— Да, конечно, — активно кивает парень, принимается вертеть в руках шариковую ручку, делая вид, что всё это время что-то старательно записывал. — Последнее время только о них и думаю.
— Очень хорошо, Леонид. Похвально, — быстро отходит Анатолич. — Не отвлекайтесь, пожалуйста.
— Хорошо, простите.
Затем преподаватель возвращается к своей первоначальной теме монолога.
К Лёнькиному счастью, человек он очень отходчивый и редко акцентирует внимание на бездельниках и болтунах нашей группы более двух минут. А я и мой друг как раз таки являемся активными участниками второй категории — то бишь болтунами.
Когда преподаватель в очередной раз отворачивается к огромной доске, для того чтобы накарябать какую-то безусловно важную для нас оболтусов и разгильдяев информацию, друг хватает меня под руку и наклоняется максимально близко к моему лицу:
— Какой на хрен двухмесячный курс занятий? Мать, ты перегрелась, что ли?
— Сам ты перегрелся! — огрызаюсь максимально тихим шёпотом. — Я же всё рассказала Ритке, а потом и тебе после разговора с Антоном Игнатьевичем. Включи мозги.
Лёнька отстраняется, садится почти ровно, изумлённо вытягивает лицо. Руки моей не отпускает, так и держит под локоть. После говорит вполголоса:
— Врёшь.
Дарю другу чуть хмурый критичный взгляд, краем глаза слежу за преподом. На всякий, как говорится, пожарный.
— Не врёшь? Серьёзно, что ли? — парень снова наклоняется ко мне. Максимально близко. — Этот придурок оплатил тебе репетиторов?!
— Судя по всему, — киваю. — Ибо обучают меня не преподы нашего вуза. А какие-то охреневшие доктора наук, ей-богу…
— Охренеть, — Лёнька округляет глаза, переводит внимание в сторону Владимира Анатольевича.
— Вот именно, что охренеть… Антон Игнатьевич так и сказал тогда, мол, Ян Валерьевич обо всём позаботился. Или что-то типа того…
— Наш куратор? — перебивает друг.
— А ты знаешь ещё какого-то Антона Игнатьевича? — отвечаю чуть раздражённо.
Лёнька качает головой. Если раньше он постоянно ругался и язвил, когда разговор заходил за треклятого Яна Валерьевича, то сейчас мой дорогой друг был, мягко говоря… в шоке. И не удивительно. Я в первые несколько минут диалога с куратором тоже пребывала в откровенном недоумении.
— Этот придурок же наплёл, что я его якобы двоюродная сестра, — ворчу вполголоса, глядя перед собой. — Хрен его знает, что он мог наговорить Антону Игнатьевичу или ещё кому, чтобы организовать мне этих репетиторов. Руководитель ещё просил передать слова благодарности этому… — я осекаюсь, перебирая в голове все возможные бранные слова, но в итоге говорю то же, что и всегда:
— Придурку.
Лёнька молчит.
— Хотя знаешь, я даже рада. Геморроя меньше и деньги тратить не нужно. Наплевать, что он там сказал или сделал. Буду пользоваться, пока есть такая возможность. Считай это компенсацией морального ущерба за все прошлые месяцы бесконечного дерьма…
— Ты уверена? — вдруг очень серьёзным тоном перебивает Лёнька.
— В чём? — перевожу взгляд на друга и вижу, что лицо у него не менее серьёзное.