Чаще всего Ян холоден, груб, язвителен. Его отношение каждый раз выводит меня из себя. Он безразличен. Я стараюсь убедить себя в этом. Что бы он ни делал, всё это ложь, долбаная игра. Слишком затянувшаяся игра, смысла которой я уже давно и безнадёжно не понимаю. Устала понимать. Но тем не менее… Все эти четыре дня за старательно выстроенной мною маской безразличия я расстраивалась, злилась, крыла его самыми последними словами, как-то даже порывалась позвонить ему, но в самый последний момент буквально била себя по рукам и злилась от этого ещё сильнее.
Я устала.
Боги, кто бы знал, как я от всего этого устала. И как сильно временами хочется вернуться назад, в тот престранно дождливый ноябрь, и всё переиграть. Приложить все усилия, чтобы Ритка не пошла на то треклятое тройное свидание. Чтобы не общалась с долбаным Ренатом, чтобы не ходила в тот вечер в «Альянс». И я… чтобы не делала всего того, что было. Как бы я хотела вернуть то время и свой душевный покой. Как бы я хотела… не встречаться с ним. Никогда.
Я вернулась в комнату, расставила душевые принадлежности на полке, принялась активно вытирать волосы полотенцем. Подошла к кровати, села, бросила полотенце на колени, взяла в руки мобильный и сняла блокировку. Экран вспыхнул, и я увидела семнадцать пропущенных. Что за?.. Несколько с незнакомого номера, шесть от Ритки и восемь от Лёньки. Сердце забилось тревожнее. Что-то случилось? Чёрт. Только не снова. Нажимаю на имя друга и вслушиваюсь в гудки.
— Алло! — вместо Лёньки на том конце заорала Ритка. Выдыхаю с облегчением, лишь для того, чтобы снова напрячься, когда подруга продолжает:
— Алён, Лёнька в травмпункте!
— Чего? — подскакиваю с кровати. Полотенце падает на пол. — Что с ним?! Он в порядке?
— Нет…
— Рита, мать вашу, что случилось?!
— Алёнка, ты приедешь? — мне показалось, она сейчас разрыдается. Я словно увидела её перед собой с растёкшейся по щекам тушью, с бумажным платком, которым она вытирает нос.
— Конечно, где вы?
Часть 20 — «До свадьбы заживёт?»
4 апреля
Метаюсь по комнате. Так. Деньги. Куртка. Зарываюсь пальцами в волосы.
— Блин, ну вот сушить их щас вообще нет времени… Чёрт! — нажимаю кнопку блокировки на сотовом, бросаю короткий взгляд на дисплей — первый час ночи. Ладно. Хрен с ними с волосами, переживу. Быстро переодеваюсь в свои повседневные вещи, обуваюсь, накидываю куртку, хватаю сумку. Когда выскакиваю из комнаты в коридор, по дороге до улицы пытаюсь прикинуть: сколько будет стоить такси? Затем снова достаю мобильник, заказываю машину к автобусной остановке рядом с универом. Выхожу на улицу и понимаю, что погорячилась. Шататься ночью по улице в начале апреля с мокрой головой — такое себе приключеньице. Уже через пару минут чувствую, как окоченела голова едва ли не до самого мозга. Нашариваю в сумке шапку, надеваю. Так чуть лучше. Всё-таки не зря я её с собой вечно таскала. Едва не бегу к остановке, хотя и понимаю, что такси вряд ли приедет раньше, чем я до неё дойду.
* * * *
Минут через сорок подъезжаем к больнице. Говорю водителю, чтобы подождал, и сломя голову выскакиваю из машины. В регистратуре узнаю, в какой именно палате находится друг. Немолодая худощавая женщина с буйной копной выжженных до состояния соломы волос смеряет меня недовольно-настороженным взглядом, сверяется с журналом и сообщает номер кабинета и этаж. Бросаю ей короткое «спасибо» и бегу как сумасшедшая по коридору к лестнице на второй этаж. Едва я хватаюсь за перила, меня окликает тоненький голос. Оборачиваюсь. Ритка ведёт под руку друга с ватными затычками в носу, подбитым глазом и гипсом на левой руке. В голову тут же закрадываются подозрения. Не поняла… Они…
— Только не говори, что упал, — я хмурюсь, подхожу к друзьям.
— Нет, — парень как-то странно качает головой.
Они пьяные, что ли?
— Это Никита… — отвечает за него Ритка.
Смеряю подозрительным взглядом её зареванное лицо. Всё как я и представляла: тушь по щекам, в руках бумажный платок. Или это кусок салфетки… или туалетной бумаги? Хрен разберёт.
— В смысле Никита? — не понимаю я. — На кой чёрт ему тебя?.. — у меня отваливается челюсть. — Да ты шутишь?!
Лёнька вытягивает губы в невероятно довольной улыбке. Хотя выглядит это жутковато, учитывая его внешний вид: разбитый нос с пропитавшимися кровью торчащими из ноздрей ватками, синяком под глазом и виднеющейся местами засохшей кровью на лице.
— Не шутишь? — изумлённо вскидываю брови.
— Я сделал это! — триумфально заявляет парень, после чего морщится от боли в носу. — Что за дурацкая шапка у тебя на голове? Ты похожа в ней на… НЛО… и-и где волосы? — он принимается с интересом рассматривать мою голову.
Ну точно пьяные.
Я обречённо вздыхаю, прикрываю глаза, тру лоб:
— Вы придурки, честное слово. Пошлите, — жестом показываю Ритке, чтоб свалила в сторонку, беру друга под здоровую руку, веду к выходу. Уже на улице, на крыльце больницы, Лёнька резко останавливается. Пару секунд смотрит куда-то удивлённо, а затем выдаёт:
— Ты чё разбогатела, что ли?
— А?
— На такси катаешься.
Переглядываюсь с Риткой. Подруга вымученно улыбается, пожимает плечами.
— Пошли давай, — тяну за собой друга. Пока спускаемся по лестнице, парень вдруг спотыкается, едва не падает. — Твою же ш… мать. Под ноги смотри, пьянчуга противная.
— Чего ты на меня кричишь?! — возмущается Лёнька, пока я тщетно пытаюсь затолкать его в машину.
— А нефиг столько пить!
— Я вообще-то больной…
— Я заметила.
— На меня нельзя кричать.
— Заткнись уже и полезай в машину.
— Рит, скажи ей!
Но Ритка не слышит. Девушка обходит такси, садится на заднее сиденье с другой стороны.
— Да, Рит, скажи ему. Расскажи о вреде алкоголя и печальных последствиях, что бывают при его чрезмерном употреблении.
— Ни фига ты выдала, — хихикает подруга.
— Сама в шоке.
Когда заканчиваем с нашей семейной перепалкой, сообщаю водителю нужный адрес. Мужчина кивает, после чего машина трогается и неторопливо выезжает на проезжую часть.
* * * *
Ритка помогает дотащить друга до квартиры. Он еле живой, едва перебирает ногами, того и гляди рухнет замертво и уснёт прямо на коврике в коридоре. Хотя желание бросить его спать именно на этом коврике чрезвычайно велико. Пока пытаюсь раздеть Лёньку, подруга трётся рядом, что-то пьяно шепчет. Ни слова не понимаю. Она, видимо, думает, что может случайно разбудить нашего Леонида громким голосом, но я на все пятьсот процентов уверена: его сейчас и ядерный взрыв не поднимет. Он просто вдрызг! В полнейший умат и хлам! На хрена, спрашивается, столько пить? Ага, вечный вопрос, который возникает при появлении таких вот последствий. Что он сделал? За что его Никита так? Видать, что-то о-очень нехилое… Рассматриваю лежащего на спине друга, его загипсованную руку… Ну просто пиздец, честное слово.
Зачем-то поднимаю ладони и вдруг вижу на них кровь. Лёнькина, видать.
— Пойду руки помою, — сообщаю подруге и удаляюсь в ванную. Снимаю с головы эту треклятую шапку, смотрю на себя в зеркало. На голове чёрт пойми что. Завтра офигею укладывая волосы. Бросаю шапку на стиральную машину, закатываю рукава куртки, некоторое время мою руки. Поразмыслив включаю холодную воду и ещё до кучи умываю лицо. Снова смотрю на своё отражение.
— Просто бред какой-то… — буркаю себе под нос, после вытираюсь Лёнькиным полотенцем, возвращаюсь в комнату. Ритки нет. Тут же чувствую запах табака. На кухне, значит. Окидываю коротким взглядом пьяное сопящее тело на кровати, хмурюсь, после ухожу в кухню. Прикрываю дверь, сажусь на стул, беру из пачки на столе сигарету, тоже закуриваю. Некоторое время молчим.
— За что он его так? — решаю всё-таки уточнить я.
— Сама толком не поняла… — пожимает плечами Ритка, бубнит невнятно. — Мы разошлись, а потом он позвонил мне примерно через час и начал ржать в трубку как придурок. Сказал, что руку сломал… — девушка качнула головой, тоже готовая вот-вот вырубиться. — И я поехала к нему… сразу…