— Лёнь, — ошарашенно зову я.
Друг переводит на меня мутный остекленевший взгляд, затем вытягивает широкую улыбку, поднимает бутылку вверх:
— Алё-ёнка! С возвращением! — бутылка выпадает из его руки, благо не разбивается. Остатки вина расплёскиваются по полу, добавляя красок общей картине тотального хаоса.
— Ай-яй-яй, вот незадача, — причитает парень, наклоняется, чтобы поднять тару, едва не падает. Я подбегаю к нему, наплевав на разлитое вино, подхватываю.
— Ты чего? — я просто… изумлена? Нет. Я ошарашена и поражена его состоянием. Я просто в ахуе. Не раз видела его в алкогольном опьянении, но чтоб настолько. Это просто пиздец…
— А чего? — пьяно спрашивает Лёнька, смеётся. Сердце горько сжимается от этого зрелища. — Вина х-хочешь? — очень невнятно спрашивает друг. — Там в холодильнике ещё есть.
— Нет. Пойдём, — помогаю ему встать.
— К-куда? — слегка удивлённо спрашивает парень, но не сопротивляется.
— Спать, Лёнь. Спать.
Веду его в комнату, укладываю на кровать. После убегаю в ванную, мочу первую попавшуюся под руку тряпку, возвращаюсь, вытираю парню стопы от вина. Хотя он всё равно успел заляпать простыни и пододеяльник красными пятнами. Блин… не отстираются, скорее всего.
— Алё-ёнка, — пьяно зовёт меня друг, я бросаю тряпку на пол, подсаживаюсь ближе, наклоняюсь к нему:
— Что?
— Алёнка… Алёнка, Алёнка, — повторяет он несколько раз, словно мантру какую-то. Пытается обнять меня за шею здоровой рукой, после безвольно бросает её себе на живот. Смотрит на меня так пристально. В его глазах… в его мутных, точно стеклянных от алкоголя глазах стоит чёткое присутствие боли… и жалости. К самому себе. Уверена. Мне кажется, что ещё чуть-чуть и я увижу слёзы.
— Чего, Лёнь? — я глажу его по голове, аккуратно убираю короткую чёлку со лба. Мне одновременно грустно, тошно и зло. Хочется прямо сейчас собраться и поехать к Никите. Наорать на него и набить морду! И плевать, что я девчонка. Что могу получить сдачи. Ради Лёньки я готова это сделать. И не только это. Но в тоже время противно от мысли, что случившееся было вполне ожидаемым итогом.
— Я так устал… — тихо выдаёт парень и закрывает глаза.
Остаток вечера убираю последствия его пьянки.
6 апреля
* * * *
Встречаемся с Риткой в универе между парами. Она спрашивает: как дела и как себя чувствует Лёнька? Коротко рассказываю о произошедшем вчера вечером. Подруга в шоке. Предлагает поехать сегодня вечером вместе со мной к нашему горе-Ромео. Останавливаю её. Говорю, что сами справимся. Интересуюсь насчёт Лёхи и получаю престранный и невнятный ответ о том, что парень вдруг куда-то пропал. На звонки не отвечает, дверь не открывает. По голосу понимаю, что подруга очень расстроена данным фактом. Винит во всём Лёньку. Не пытаюсь его оправдать, ведь и Ритку в данной ситуации тоже понять можно. Пытаюсь хоть как-то её утешить.
После дополнительных занятий, сидя у окна на заднем сиденье маршрутки, долго думаю над её словами. Видать, Лёха решил, что после произошедшего общение не стоит продолжать не только с Лёнькой, но и с Ритой. При том что она-то тут совершенно ни в чём не виновата. Но он, видать, другого мнения на сей счёт.
Вот же козёл…
* * * *
Сегодня вечером снова приезжаю к другу и снова остаюсь у него ночевать. Лёнька относительно пришёл в себя, хотя и не протрезвел до конца. Не спрашиваю, что случилось? Почему напился? И так знаю ответ. Слишком хорошо понимаю его состояние. Слишком крепко увязала в точно таком же дерьме, в котором сейчас находится мой друг. Возможно, единственный настоящий друг. Один из немногих оставшихся. Я могу пересчитать их по пальцам одной руки, и то, скорее всего, ещё останутся лишние. Я понимаю его и прекрасно знаю, как это чувство бьёт, гложет и режет по кусочкам изнутри. Подобно грёбаному инквизитору, который лоскуток за лоскутком аккуратно снимает с тебя кожу живьём. Ему это нравится. Зрелище твоих неописуемых мук, а потому он улыбается тебе. Я знаю, как это чувство старательно выгрызает у тебя в груди огромную такую чёрную дыру. Сквозную воронку пустоты… которую невозможно чем-то заполнить. Алкоголь тоже не спасает. От него становится лишь хуже, однако ты всё равно пьёшь. Заливаешь в себя эту отраву, словно пытаясь одной горечью перебить другую. Мазохизм чистой воды. Помогает лишь присутствие кого-то рядом, особенно когда много людей вокруг. Ты как будто бы не одинок, как будто бы нужен кому-то. Старательно натягиваешь на себя эту маску всеобъемлющего безразличия, лицемерия и лживой радости.
«Эй вы, смотрите, у меня всё хорошо, и я совсем не парюсь по этому поводу!»
Это помогает. Спасает тебя, но лишь на время. Пока мутное наваждение пьяного бреда не спадёт. Пока ты вновь не останешься один на один с самим собой, со своими гнетущими чёрными мыслями и этим инквизитором внутри тебя. Пока не вернёшься обратно в тоскливую неприглядную реальность. И дело даже не в разбитом сердце. Не в несчастной любви и сопутствующих ей страданиям и брезгливым осознанием собственной ничтожности. Нет. На данном этапе умственных и душевных мук вся соль заключается абсолютно в другом…
Отправляю друга в душ, сама собираюсь в магазин, потому что оказывается, у него в холодильнике мышь повесилась. В буквальном смысле. И уже очень давно.
— Тебе пива взять? — спрашиваю у парня через дверь ванной комнаты.
Следует долгая пауза.
— Да! — наконец, всё-таки отвечает Лёнька.
Киваю, закидываю на плечо сумку, открываю дверь, выхожу в подъезд, закрываю своим ключом замок, иду к лифту. Спускаясь на первый этаж, думаю: чем ему помочь? Как отвлечь? Хотя бы на короткий промежуток времени выбить эту дурь из его головы. Некто, поселившийся внутри меня несколько лет назад, скептически фыркает, криво усмехается моим же собственным мыслям. Этот некто — я. И не я одновременно. О да, я очень хорошо понимаю эту кривую бесячую до зуда в зубах усмешку. И от этого… становится лишь ещё грустнее.
* * * *
Возвращаюсь домой с полными пакетами продуктов. В одном из них звонко гремят стеклянные бутылки с пивом.
— Лёнька! — ору я другу. — Забери пакеты, пока я пивас не разгрохала… Фу-ух! — шумно выдыхаю, кладу пакеты на пол в прихожей. Я набрала столько еды, что думала, не донесу её до дому. Либо руки отсохнут, неся эту неподъёмную тяжесть, либо психану и брошу всё на улице.
— Я прямо-таки запарилась… — ворчу сама себе. — Надо было с собой брать этого пьянчугу…
Осекаюсь. Взгляд застывает на небольшой тумбочке, ключи от входной двери всё ещё в руке. Я прислушиваюсь.
— Лёнька! — снова зову друга.
Пугающая тишина в ответ.
Я срываюсь с места, залетаю в комнату прямо в обуви. Свет горит, кровать не заправлена, часть одеяла свисает на пол, поверх валяются мои домашние треники и футболка. Затем ломлюсь в кухню. И здесь нет. В ванную… Чёрт. Домашние шмотки друга лежат на стиральной машинке. Выглядываю в коридор и только сейчас догадываюсь посмотреть, на месте ли его куртка и кроссовки. Нет. Твою мать!.. Быстро достаю из кармана куртки сотовый, нахожу нужный номер, вслушиваюсь в гудки. До-олго. Мне кажется, целую вечность… Гудки прерываются, и вежливый неживой женский голос сообщает мне, что абонент не отвечает. Этот же голос предлагает мне перезвонить позднее. Сбрасываю, снова нажимаю на «вызов». Тот же эффект. И снова сбрасываю, и снова набираю Лёнькин номер.
— Ну, давай… — моляще протягиваю я. — Возьми трубку. Чёрт бы тебя побрал… — сбрасываю, в четвёртый раз нажимаю на «вызов». — Возьми эту чёртову трубку, придурок! Если не возьмёшь — прибью. Ей-богу, где бы ты ни был. Из-под земли достану и прибью…