— Я пришёл извиниться. Выслушай меня хотя бы…
Вставляю ключ в замочную скважину, открываю дверь, вхожу. Щёлкаю выключателем, под потолком загорается свет. Лёнька замирает посреди коридора в нерешительности. Ждёт.
— Алёна…
— Да, блин! — снова поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. — Я уже хренову тучу лет Алёна, дальше что?!
Он мнётся за порогом, смотрит виновато. А у меня почему-то сердце сжимается. Откуда-то берётся чувство вины… Вообще охренительно! Что за бред?! Я перед ним ни в чём не виновата! По крайней мере, не в этой ситуации…
Осматриваю друга. То, что весь избитый, это уже не новость, но… Что на нём за ветровка?! Он совсем рехнулся? Хочет ещё и с воспалением свалиться?
— Можно войти?
Смотрю Лёньке в глаза. Долго. Затем кидаю ключи на импровизированную прихожую, сооружённую из старой вытянутой тумбы ещё советских времён. Тяжело вздыхаю:
— Заходи.
* * * *
«Золушка» управилась до одиннадцати. Хотя рассказывать ей пришлось немного. Больше извинялась, кляня себя за идиотизм, несдержанность и крайнюю степень истеричности, что никогда не была ей свойственна.
Или была?..
С этим вопросом решаю разобраться позже.
По итогу дала слово, что исправится и к алкоголю в ближайшее время больше «ни-ни». Хотя оно и так понятно. Теперь, когда отношения с ребятами конкретно и бесповоротно испорчены, о какой-либо реабилитации и вторых шансах и речи быть не могло. Из всей компании остался только Сашка. Хотя и с ним ситуация была не совсем понятной. Известно лишь одно — не послал. Уже хорошо.
Вспоминаю, что парень звонил незадолго до моего возвращения. Нужно будет его набрать. Но только после того, как выпровожу этого Ромео недоделанного.
— Я тебя выслушала, — поднимаюсь с компьютерного стула, откатываю его обратно к письменному столу. — Теперь вали домой.
Лёнька не двигается.
— Злишься?
Подхожу к мини-кухонному гарнитуру, включаю чайник. Стою к парню спиной, а потому не вижу выражения его лица. Хотя мне и не нужно видеть, чтобы знать — всё ещё виноватое.
— Глупый вопрос, Лёнь.
— Да. Знаю, — парень шуршит курткой. Судя по звукам, достаёт из кармана сотовый, снимает блокировку и смотрит на часы. — Ты просто ответь. Если нужно время… Типа тайм-аут. Хорошо. Я же не против. Знаю, что делов натворил, и ты имеешь полное право сердиться на меня. У тебя своих проблем валом… а тут я ещё…
— Разрешаешь?
— Что?
— Взять тайм-аут, — разумеется, я издеваюсь.
Друг медлит с ответом.
— Мне правда стыдно…
Киваю. Всё ещё стою к нему спиной.
— Вали домой, Лёнь, — ещё один тяжёлый вздох. — Время уже позднее, и мне утром на дополнительные. Я зверски устала и хочу выспаться.
Тру кончиками пальцев бровь и висок. А сама думаю: дело тут даже не в Лёньке, не в его дебильном поступке. Он уже своё отхватил по самое «не балуйся». Я злилась, конечно, но не до такой степени, чтобы обрывать с ним все контакты или что-то в этом духе. Сейчас у меня другая проблема… И она перевешивает всё вышесказанное.
А ещё…
Я и правда устала.
Но парень не двигается. Снова шуршит, убирая сотовый обратно в карман куртки. Продолжает дальше сидеть на моей кровати.
— Вы в отношениях?
— Что? — оборачиваюсь, не совсем понимая о ком речь.
— Ну… С этим ушлёпком… — Лёня хмурится, опускает на секунду глаза, затем снова смотрит на меня. — С Яном.
Строю недовольную гримасу:
— Это тебе Рита напела?
— Рассказала, что он приезжал к тебе и… — дёргает плечами.
— И?
— Сегодня ты тоже была с ним… Лидия Сергеевна сказала, что ты уехала на дорогой тачке с каким-то парнем. У Сашки машины нет, а уж тем более дорогой. А других поклонников я не знаю. Так что…
— А может, всё-таки есть.
Друг вопросительно вытягивает лицо.
— Поклонники.
— Может и есть… — снова дёргает плечами. — Но я уверен, что это был он. В последнее время вы стали… — он морщится. — Как-то уж слишком близки. Он восстанавливает тебя в универе, оплачивает последние месяцы учёбы, репетиторов. А потом помогает найти меня… Когда даже я сам не знаю, где нахожусь и что происходит. Ещё Ритка…
— А она-то что?
Лёнька криво усмехается, красноречиво намекая на то, что вся эта темя с Яном ему не то, что не нравится, он его презирает как человека. И совершенно насрать, сколько хорошего он сделал или может сделать. Это всё дерьмо полное. И отчасти я с ним согласна.
— А она ебанутая просто. Говорит об этом упыре так, словно он теперь её кумир. Звезда, блядь. Ян весь такой, сякой… Но, наверное, не мне судить. Он меня бесит. Ты знаешь об этом. За всю хуйню, что сделал с нами. С тобой. И мне кажется, что ещё может сделать…
Смотрю на друга. Молчу.
Чайник, уже дойдя до кипения, ещё какое-то время бурлит, затем щёлкает. Отворачиваюсь к гарнитуру, беру свою кружку, завариваю зелёный чай с мелиссой из пакетиков. Кладу пару ложек сахара, размешиваю. Комнату заполняет негромкий звон соприкосновения ложки со стеклянными стенками кружки. И всё. Больше никаких звуков нет.
— Осуждаешь? — наконец, отзываюсь я.
Лёнька молчит, не долго.
— Нет, — усмехается. — Я сейчас не в том положении, чтобы кого-то осуждать… Сам не лучше.
— А если бы ты был сейчас в другом положении?
— В смысле?
— Без смысла, Лёнь…
— Нет… Не в этом дело. Я правда не осуждаю! — Друг оживляется видимо подумав, что я злюсь. — Просто пытаюсь понять. Это ведь не мне решать, при любом раскладе. Это только твой выбор. И если между вами что-то есть…
— То что?
Пауза.
— Не знаю… Если есть, то есть. Я… волнуюсь за тебя. Понимаешь?
Просто киваю, продолжая помешивать чай.
— Так… между вами правда что-то есть?
— Нет… Не знаю, — смотрю на зеленоватую прозрачную жидкость в кружке. На то, как она кружится в лёгком водовороте, вызванном манипуляциями чайной ложки. Как наматывается на неё верёвочка от пакетика.
Не знаю, что сказать…
Это правда. Я не знаю, что между нами происходит. И чем дольше я продолжаю играть в эту странную игру, правил которой тоже до сих пор не знаю, тем больше путаюсь, блуждаю в этом лабиринте Минотавра без малейшей надежды найти ту треклятую нить Ариадны, что выведет меня наружу. На свободу. И на месте стоять тоже не могу. Потому что чудовище этого лабиринта преследует меня. И я его боюсь…
— Он тупо издевается, — пожимаю плечами, наконец-то оторвавшись от залипания в чай и нарушив затянувшееся молчание. — Всё как и всегда. Он просто издевается. Что бы там ни было…
— И тебя это устраивает?
Оборачиваюсь. Беру в руки чашку, прижимаюсь бёдрами к столешнице. Делаю маленький глоток. Морщусь, когда обжигаю язык о кипяток.
— А у меня есть выбор? — усмехаюсь с откровенной горечью.
— Выбор есть всегда.
— Хм, типа нет безвыходных ситуаций, есть лишь неприятные решения? — выгибаю одну бровь. Не самое удачное время для философствований.
— Типа того, — кивает Лёнька.
— Не уверена. Не в этом случае… Он мне его не даст.
— Он тебя к чему-то принуждает?
— Нет.
Первая мысль — она же самая верная?
Он и правда не принуждает, если так задуматься. Я соглашаюсь сама. Какими правдами или неправдами он ни вытаскивал бы из меня это согласие. Решение остаётся лично моим.
Несколько долгих секунд парень молчит. Смотрит мне в глаза и молчит. Затем отводит взгляд, опускает лицо, словно бы решая что-то. Решая говорить или нет? Спрашивать или не стоит?..
— Он тебе нравится? — возвращает внимание.
Теперь молчу я.
Мне кажется, тут и говорить ничего не нужно. И так всё понятно. Но я всё же говорю, отстранённо, словно не своим голосом:
— Похоже на то…
Друг не меняется в лице, кивает. Он уже давно знал ответ на этот вопрос, но ему нужно было услышать это от меня. Как подтверждение своим давним подозрениям. После снова опускает взгляд.