Она вошла тихо, но Глеб услышал, как щёлкнул замок и зашелестел пакет. Он вышел в коридор. Амина стояла, притулившись к закрытой створке двойной двери, в щёлку глядя на спящего Матвея.
-- С днём рождения, малыш, - тихо произнесла она, повесив на ручку пакет с подарком.
-- Кофе хочешь? - предложил Глеб.
-- Нет, спасибо, - не поворачиваясь, ответила Амина, сильнее натянув капюшон. -- Я в душ и спать, если можно.
-- Конечно.
Глеб отступил, пропуская Амину в ванную. Не снимая капюшон, она проскользнула мимо, даже не взглянув на Глеба. Что это с ней? Обычно она раздевалась, едва переступала порог квартиры. И непременно одаривала радушного хозяина какой-нибудь колкостью. А тут вежливая такая и не разулась даже - Глеб не увидел кроссовок, в которых Амина ушла ещё утром.
Она провозилась в ванной дольше обычного, после чего на цыпочках прошмыгнула в спальню напротив комнаты Матвея. Решила не тревожить сына? Это хорошо. Удобнее будет разговаривать, но сперва Глеб вошёл в ванную. Стёкла душевой кабинки не запотели; Глеб потрогал кран душа - тот был закручен до упора, как это обычно делал он сам. После Амины всегда вода слегка подтекала, значит, она не принимала горячий душ, как обычно. Пол сухой и никаких следов, что его вытерли. Глеб провел подушечками пальцев по холодному бортику ванной. Влажная. Интересно, что же она тут делала? Зубная щётка сухая, мочалка мокрая, но мыло осталось запечатанным (Глеб только сегодня купил новый кусок) и бутылки с шампунями и гелями стояли нетронутыми. Выходит, не мылась. Непонятно. Глеб покрутился по комнате и наткнулся взглядом на полотенце, брошенное в корзину с грязным бельём. Утром корзина была пуста. Полотенце мокрое и с одного края испачкано чем-то красным. Кровь. Твою ж мать!
Глеб швырнул полотенце обратно и влетел в спальню. Включил свет. Амина подскочила на кровати.
-- Рощин, ты охренел, что ли?! - заорала она, прожигая Глеба разъярённым взглядом.
-- Не ори, ребёнка разбудишь, - невозмутимо ответил он, закрыв дверь. Он увидел всё, что хотел. Воспалившаяся царапина на щеке, ещё одна на шее.
-- Чего тебе надо?
-- Твою рану осмотреть, - кивнул он на припухшую щеку и присел на край кровати. Ногу дёргало и кололо, но он терпел. Сейчас не до его болей.
-- Не надо ничего смотреть, - дёрнулась она, когда Глеб взял её за подбородок и повернул расцарапанной щекой к себе. -- Рощин, иди спать, - прошипела она, мотнув головой. Но Глеб не отпустил.
-- Сиди уже и не брыкайся, - он отодвинул воротник футболки. Длинная багровая полоса тянулась от уха до впадинки на шее. -- Где тебя так угораздило?
-- О ветку поцарапалась, - огрызнулась Амина.
Глеб не ответил.
-- Хватит уже, - рыкнула Амина, высвободившись из хватки Глеба. -- Всё, удовлетворил своё любопытство? Ещё что-то?
-- Дура ты, - фыркнул Глеб, поднявшись. -- Но рану обработала правильно. Несколько дней, и затянется. Правда шрам на шее может остаться. Я надеюсь, ветка не ядовитая была.
-- А мне-то откуда знать? Ветка как ветка. Обычная.
-- Если обычная, тогда я спокоен, - кивнул Глеб, клацнув выключателем. -- Доброй ночи.
-- Зачем?
Глеб остановился в дверях. Из коридора пробивался слабый луч света.
-- Что зачем?
-- Зачем ты возишься с нами? Переживаешь, заботишься. Обо мне. О Матвее. Зачем мы тебе?
-- А ты не допускаешь, что я могу любить вас? - Глеб посмотрел в её темные глаза с лунным отблеском. Так странно, но именно сейчас они впервые казались Глебу по-настоящему живыми.
-- Любить? За что? Ты ведь не знаешь, какая я, Глеб.
-- Я знаю, - улыбнулся он, присев рядом и проведя рукой по её растрёпанным волосам. -- Ты колючий кактус, который иногда выпускает нежный цветок.
-- А ты романтик, Глеб, - она встала и подошла к окну. -- Если бы я могла плакать, то непременно разревелась, но я... - она осеклась. Лунный свет окутывал её серебристой шалью и делал такой притягательной, как никогда. -- Я плохая, Глеб, - она обхватила руками плечи. -- Очень плохая.
-- Не бывает плохих или хороших, - возразил он, подойдя ближе, и укутал её в одеяло. -- Бывают правильные или неправильные поступки. Но всё можно исправить, поверь, - он притянул дрожащую Амину к себе, коснулся губами влажных волос. -- И мы исправим. Вместе.