Он опустил иголку в ложку и набрал жидкость, потом повернулся ко мне. Я выбил иголку из его руки.
Москито покраснел как рак. Дряблая кожа под его крошечным подбородком тряслась, как зоб у индюка. Он молниеносно сунул руку в открытый ящик и выхватил оттуда нож. Я не успел его перехватить, и острое тонкое лезвие выскочило под воздействием пружины и сверкнуло у моего носа.
— Ты, грязный мерзкий подонок, не смей прикасаться ко мне! — Он попятился к стене и, пригнувшись, двинулся к двери, держа перед собой нож в вертикальном положении. — Я зарежу тебя, если притронешься ко мне хоть пальцем.
Я достал из кармана пистолет.
— Убери нож, Москито.
Его маленькие черные глазки недоверчиво следили за мной, затем взгляд переместился на кончик лезвия. Я взмахнул пистолетом и ударил дулом по кулаку, сжимавшему нож. Нож упал на пол. Я наступил на него и подошел ближе к Москито. Он попытался ногтями вцепиться мне в лицо. Поскольку возникла необходимость ударить его, я нанес удар — короткий боковой по челюсти. Он сполз вниз по стене, как тряпичная кукла.
Каблуком я раздавил шприц для подкожных уколов, втоптав его в ковер. Потом нагнулся, поднял нож, сложил его и сунул себе в карман. Москито потерял сознание. О том, что он жив, свидетельствовало лишь учащенное сопение через нос. Белки глаз под тяжелыми веками были такими же бесцветными, как у статуи. Головой он уперся в стену. Я приподнял его и немного отодвинул от стены, чтобы он не задохнулся.
Позади меня щелкнул замок двери из ванной комнаты. Я быстро выпрямился и оглянулся. Поскрипывая, дверь медленно открывалась внутрь в темноту. Из темноты вышла знакомая мне девица Руфь, которая двигалась, как лунатик. На ней была слишком большая, не по росту пижама из желтого в красную полоску нейлона. Мягкие свисающие складки скрадывали ее фигуру и усиливали призрачность походки. Ее провалившиеся глаза темными пустыми бойницами зияли на гладком бескровном лице.
— Хелло, хелло, хелло, — запела она. — Салют, салют. — Она увидела револьвер в моей руке, но не проявила ни страха, ни любопытства: — Не стреляйте, ковбой. Я сдаюсь. — Ее руки наигранно взметнулись вверх, потом опять повисли как плети. — Сдаюсь окончательно. — Ее качало из стороны в сторону.
Я убрал револьвер и взял ее под руку. Выражение ее лица не изменилось. У нее был отрешенный взгляд.
Такой же взгляд я видел когда-то у человека, сраженного пулей на моих глазах.
— Уберите руки, злодей, — произнесла она без злобы, вырвалась, подошла к краю кровати и села. Только тут она увидела Москито, хотя практически он лежал у ее ног. — Что случилось с этим отвратительным коротышкой?
— Он упал и ушибся. Весьма печально.
— Весьма печально, — воскликнула она. — Весьма печально, что он не подох. Он все еще дышит. Посмотрите, он меня укусил. Она откинула воротник пижамы и показала мне красные следы зубов на плече. — Впрочем, он не мог причинить мне зла. Я унеслась за тысячу миль. За десять тысяч миль. За сто тысяч миль отсюда, — нараспев говорила она.
— Где ты была, Руфь?
— На моем острове, на острове, который я посещаю. Мой маленький белый остров среди огромного синего океана.
— Совершенно одна?
— Совершенно одна. — Она улыбнулась, — Я захлопываю дверь и закрываю ее ключом на замок, баррикадируюсь, натягиваю цепи и сижу в своем кресле, никго не может дотронуться до меня. Никто. Я сижу и прислушиваюсь к шепоту воды на пляже и никогда не открываю дверь до возвращения отца. С ним мы идем к воде и собираем ракушки. Мы берем только самые красивые: розовые, красные, багровые, только крупные. Я храню их дома, в специальной комнате. Никто не знаег, где находится эта комната. Только я одна знаю об этом. — Она умолкла, подтянула коленки под подбородок и сидела так, зажмурив глаза, медленно раскачиваясь взад и вперед в такт какой-то внутренней музыке.
Дыхание Москито стало ровнее, глаза закрылись. Я прошел в ванную, чтобы набрать стакан воды. Там, на полу, была разбросана одежда Руфи. Вернулся и плеснул воду на лицо Москито. Он открыл глаза, поперхнулся и закашлялся.
— Вставай, красавчик, — я подтащил его тряпичное тело к стене, придав ему сидячее положение. Голова его свисла набок. Когда он очухался, глаза налились злобой.
— Вам это даром не пройдет, дядя, — прошипел он.
Я пропустил его слова мимо ушей и спросил у Руфи:
— Ты видела Спида?
— Спида? — повторила она голосом, долетевшим издалека. Лицо выглядело замкнутым и гладким, как у ракушки, которая прислушивается к своим внутренним шумам.
Москито с трудом поднялся на колени.
— Ничего не говори ему, он жулик! — Москито, видимо, располагал какой-то информацией.