Термин мысленное путешествие во времени (mental time travel) впервые использовал канадский психолог Эндель Тульвинг для обозначения нашей способности мысленно возвращаться в прошлое и воображать будущее. Тульвинг утверждал, что эти два процесса взаимосвязаны: их обеспечивают одни и те же когнитивные и нейронные механизмы[84]. В 1985 году ученый описал случай потерявшего память пациента К. С., который не только не был в состоянии вспомнить прошлые события, но и не мог сказать, чего ждет через год, через неделю и даже на следующий день. Когда пациента спрашивали о прошлом или будущем, он отвечал, что в его голове пусто. У К. С. были повреждены две доли головного мозга – лобная и височная, включая гиппокамп. Двадцать лет спустя Элеонор Магуайр, та самая, что исследовала мозг лондонских таксистов, изучала страдающих потерей памяти пациентов, у которых повреждения мозга ограничивались гиппокампом. Она обнаружила, что эти люди, точно так же как К. С., были не в состоянии детально представить будущие события[85]. Без здорового гиппокампа пациенты оказались замкнутыми во времени, неспособными вернуться в прошлое и мысленно рассмотреть будущее.
Примерно в то же время психологи Гарвардского университета Донна Эддис и Дэниел Шехтер проводили серии исследований мозга с нейровизуализацией на аппарате МРТ. По снимкам головного мозга было установлено, что гиппокамп активизируется и когда мы вспоминаем прошлое, и когда воображаем будущее[86]. Ученые выдвинули гипотезу, что гиппокамп эволюционировал не для того, чтобы формировать и вызывать воспоминания, как считалось раньше, а чтобы моделировать будущее.
Для прогнозирования будущих событий нам нужен доступ к накопленной информации. Работа гиппокампа играет важную роль во всех связанных с этой задачей процессах: в записи эпизодов нашей жизни, хранении информации и извлечении ее из памяти, а также в воображении будущего. Особенно значима роль гиппокампа в соединении кусочков опыта друг с другом для того, чтобы создавать мысленные картины и прошлого, и будущего.
Поэтому неудивительно, что сформировавшие замечательную память виды живых существ, к примеру сойки, демонстрируют также способность к прогнозированию. Тут возникает интересный вопрос: если птицы выказывают основные признаки мысленного путешествия во времени, то смотрят ли они на будущее через розовые очки? И снова ответ на этот вопрос требует сложного подхода. Мы не можем просто спросить у птиц, ожидают ли они долгой, здоровой жизни. Нужны другие методы. Мелисса Бэйтсон и ее команда в Университете Ньюкасла придумали следующее[87]. Они обучали птиц нажимать на синий рычажок, когда они слышат короткий двухсекундный сигнал. В случае успеха им сразу выдавалось съедобное вознаграждение. Птицы радовались угощению и быстро связали короткий звук с позитивным результатом. После десятисекундного сигнала птицам нужно было давить на красный рычаг: в этом варианте тоже доставалась еда, но не сразу, а позже. Птицам не нравилось ждать (точно так же мы, придя в ресторан, не рады услышать, что столик будет готов только через полчаса). Поэтому длинный десятисекундный звук соединился с негативным результатом.
Птицы быстренько запомнили, что двухсекундный сигнал означает, что следует нажать на синий рычаг и сразу можно есть, а десятисекундный связан с красным рычагом и отсроченным угощением. Птицам требовалось действовать правильно: если ошибешься, вообще ничего не получишь. Теперь вопрос состоял в том, как они будут поступать, если услышат неопределенный звук, продолжительностью между двумя и десятью секундами. Будут они ожидать хорошего исхода и после шестисекундного сигнала нажимать на синий рычаг? Или проявят пессимизм и, приготовившись к досадному ожиданию, нажмут на красный?
Птицы проявили склонность к оптимизму. Услышав непривычный (шестисекундный и даже восьмисекундный) звук, они чаще расценивали его как обещающий хороший результат. Без всякого на то основания птицы нажимали на синий рычаг в ожидании незамедлительной награды. Правда, была одна особенность. Оптимизм демонстрировали только «счастливые» птицы, которые жили в условиях «класса люкс». Эти привилегированные особи размещались в больших чистых клетках. Они имели веточки для игры, доступ к удобным ванным и регулярно наполняемые водой поилки. Остальные птицы, которые жили в условиях похуже (в клетках меньшего размера, без игрушек и с непредсказуемым доступом к ванным и воде), оказались более реалистичными. Они не выказывали склонности к оптимизму и в целом более точно различали сигналы. Точно так же как люди, страдающие от депрессии легкой степени, птицы с суровыми условиями жизни проявляли депрессивный реализм (больше о связи депрессии с оптимизмом см. в главе 6). Их взгляд на окружающий мир был достоверным, не искаженным оптимистичными иллюзиями.
84
85
86
87