На сборах они ходили в спортивной форме и их учили, как выражалась мама, военной чепухе. Потом они сдали экзамен и им присвоили воинское звание. Звание присвоили, а форму, сказали, выдадут потом. Они вернулись в Москву и получили предписание: 1 октября выйти на работу. Мама так волновалась, что на ночь выпила валерьянки.
Встреча бывших сокурсников была бурной. Встретились как с вернувшимися после войны. Солдаты начистили пряжки и пуговицы, посему блестели как новые самовары. Девчонки тоже не отставали. Мама для первой встречи приготовила кофту, такую, в которой ее главные достоинства выглядели спринтерами на старте.
У входа в здание, где ей предстояло работать, стояли часовые. Мама гордо предъявила выданный ей накануне документ, где было написано «младший лейтенант», ее пропустили.
Девчонок собрали в зале на первом этаже, и полковник подробно рассказал, что им придется делать и в каких комнатах они будут работать.
При выходе из зала их обступили мальчишки. Леши среди них не было.
Начался первый рабочий день.
В час дня ребята отправились на обед, а девчонки, наскоро пообедав в соседней столовой, бросились покупать затворникам подарки: булки, фрукты, конфеты. Мама тоже купила что-то.
Ребята их ждали, как дети ждут Деда Мороза и набросились на подарки. Девчонки вельможно расселись на стульях.
– Может, в следующий раз чего-нибудь покрепче? – намекнул кто-то из ребят.
– А вот этого не дождетесь.
Ребят было много, Леши опять не было.
– Где Сапунов? – спросила мама у Толика Михайлова.
– Остался в казарме.
Мама подождала полчаса, раздала свои подарки и отправилась в свою лабораторию.
Первые три дня девчонки входили в дело. Работать они должны были вместе с ребятами и задания имели одинаковые. Только у ребят за два года накопился опыт, они хорошо знали, что и как надо делать. И теперь помогали подругам.
Через два дня девчонкам выдали жалование. Да такое большое, что они сами удивились. Это необходимо было обмыть.
Договорились в воскресенье, когда у ребят увольнение, встретиться в парке Горького.
А накануне в субботу мама наконец увидела Лешу. Он спускался по лестнице. Сердце у нее сжалось: таким он выглядел жалким, не по внешнему виду, а по выражению лица. Похудел.
– Здравствуй, ты меня помнишь?
– У меня хорошая память. Ты Лиля Быстрова.
– Как живешь?
– Как все. То есть хорошо. Прости, я тороплюсь.
И даже не посмотрел на нее.
В воскресенье мама пришла в парк Горького. Но Леши не было.
– А где Сапунов? – спросила она кого-то как бы мимоходом.
– Он сегодня дневальный.
В понедельник мама выяснила, где работает Леша, и направилась в его лабораторию. Он сидел за лабораторным столом и вытирал колбу.
– Привет.
Он не встал, пробурчал что-то вроде «привет». Она подошла вплотную и начала спрашивать что-то по работе, он отвечал, потом, подняв глаза, заметил то, что должен был заметить в первую очередь, а именно – как будто случайно расстегнутую верхнюю пуговицу на ее замечательной кофте и, как показалось маме, заметно повеселел. Он встал, а мама с места в карьер:
– Вас, бедненьких, не выпускают на улицу, а тебе, наверное, что-то хочется купить. Ты скажи. Я мигом сбегаю.
Он молчал, а она продолжала:
– У вас и денег нет. А нам положили большое жалование. Яблоко хочешь?
– Нет, спасибо.
– Конфет? Какие ты любишь конфеты?
– Я сладкое не люблю.
– Вам белый хлеб не дают. Хочешь, я тебе булку принесу?
Он улыбнулся той высокомерной улыбкой всезнайки, которая так нравилась маме.
– Да не знаю я никаких секретов.
Мама опешила:
– Каких секретов?
– Ты говоришь со мной, как шпион с инженером секретного завода. А у меня нет секретов.
Она понимала, что он шутит. Но шутка ей не понравилась, она обиделась:
– Как хочешь! Я тебе предложила.
И ушла.
А потом ночью думала:
– Зачем я на него обиделась! Он ведь очень гордый и не хочет ни от кого принимать подачек. А я вела себя просто глупо.
Леша работал в лаборатории, двумя этажами выше маминой. Несколько раз в день она поднималась на его этаж, заглядывала в его лабораторию, он всегда сидел за приборами.
Рабочий день ребят начинался в восемь и кончался в час. Дальше по воинскому распорядку им полагался послеобеденный сон, и после обеда они появлялись в производственном корпусе только к трем часам для «самоподготовки», которая, закон есть закон, была для них необязательной. Тогда же в лабораторию возвращались и девчонки. Контракт предусматривал восьмичасовой рабочий день, и работали они с девяти до шести с часом на обед.