Она тихо встала и, не говоря ни слова, поднялась в свою комнату. Легла на кровать и отвернулась к стене. Лежала и думала. И плакала. Думала несколько дней, пока Марк был в отъезде. Жила, словно на автомате.
А потом состоялся тот разговор.
Она помнит, как отвернулась от него, до боли сжала пальцы в кулак, боялась, что разревется, что не справится, что скажет правду. Но потом слова лжи потекли сами собой. Скручивались и переплетались в витиеватую прочную нить. И что было странно, Марк поверил ей. Но стал уговаривать. И говорил так убедительно, что она и в самом деле уже видела себя студенткой Колумбийского университета. Видела, как он заезжает за ней на своей машине, чтобы забрать домой после учебы. Видела, как здорово они будут жить в нью-йоркской квартире, как буду стоять утром в кухоньке и передавать другу пачку с готовыми завтраками, потому что сегодня будни, а полноценный завтрак они будут готовить вместе, в субботу… А потом, потом, в один прекрасный вечер он поцелует её, совсем по-другому поцелует, потому что поймет, что любит. И попросит её быть с ним рядом всегда. И они будут жить счастливо, всем назло. Пока одним вечером не пойдут гулять и не встретят его коллег по работе. И он не будет знать, как представить им её, потому что вдруг поймет, что стесняется.
И была та ночь… Когда она сама захотела стать его. Узнать, каково это, быть любимой Марком. Он и до последнего играл роль «джентльмена». Эта его пижама, так любезно предложенная ей… Но ей нужно было совсем другое. Нужно было почувствовать его любовь. И она потянулась к ему. Захотела раствориться в сильных мужских руках. Его руках. Ей нравилось ощущать под кончиками пальцев сильное мужское тело. Нравилось целовать его. И растворяться в его поцелуях. В его словах. В его любви.
Он так смотрел на неё потом. Все время улыбался, гладил по волосам, целовал и говорил, что теперь все изменится. Что теперь она только его. Что ей больше нечего бояться. Что он утром поедет к отцу и все ему скажет. А потом и её братьям. Что она соберет свои вещи и переедет к нему, пока сюда. А потом они вместе улетят в Нью-Йорк и начнут новую жизнь. И она верила. Не могла не верить, потому что так хотела этого. Но знала, что этого не будет. Гладила его щеку, шептала, что сильно любит его и плакала. И кивала и соглашалась. Собрать вещи? Да, они уже собраны. Улететь? Да, на рассвете. Только на другой конец света. Под другим, теперь уже её новым именем. В конверте, что лежал на столе в её комнате, были новые документы, что помог ей так быстро получить Генри Эриксон, и билет на самолет в один конец. Больше не было Джейсон Гордон. Была Джессика Монро…
А потом произошло то, что заставило её передумать, сдастся. Тогда, там, в душе, она почувствовала себя настолько любимой и желанной, что была готова поделиться этой своей любовью со всем миром. Ей кричать хотелось о том, как она счастлива! И это все от того, что Марк, своими поцелуями, прикосновениями, своими руками и губами сумел разбудить всех тех бабочек, что несмело порхали где-то там, внизу живота. А потом они собрались в огромную стаю, все разом, вместе, взмахнули своими тоненькими прозрачными крылышками, и взмыли ввысь. Но и её унесли туда, с собой. Она видела радугу, такую яркую, что в ней можно было различить все цвета и оттенки. И она коснулась её. И от этого прикосновения рассыпалась на сотни разноцветных осколков. Так вот как это бывает! Как должно быть! И разве может она после этого уйти? Оставить Марка? Нет! и пошло все!..
И пошло бы.
Ей нравилось засыпать в объятиях того, кого она любила больше всего на свете. Прижаться щекой к обнаженной сильной груди и позволить мерным ударам сердца усыпить себя. Но этот телефон, что лежал на комоде. Она так боялась его, так ненавидела, потому что знала, что он зазвонит и разрушит это счастье.
«Я же поставила его на беззвучный, да? — Она уговаривала саму себя. — Вот и пусть! Пусть. Я усну и не услышу!»
И ей так отчаянно хотелось проспать рядом с Марком до самого утра. Нет, лучше, до обеда, чтоб наверняка. А еще лучше спать весь день, обнимая его. И всю жизнь. А можно и, вообще, не просыпаться.
И она уснула. Но сквозь сон слышала, как хаотично движется по поверхности комода, от вибрации, её простенький телефон. Она сильнее зажмурила глаза, замотала головой, и слезы снова скопились в уголках глаз.
«Нет. Нет, пожалуйста, нет!»
Но жужжание телефона сотрясало все, внутри черепной коробки, отдаваясь тупой болью в виски.
«Пожалуйста! — она, глазами полными невыплаканных слез, безмолвно молила Марка. — Пожалуйста, проснись! Услышь ты этот чертов телефон и никуда не отпускай меня. И я расскажу тебе всю правду…»
Но Марк крепко спал, утомленный любовью.
Она встала, боясь закричать и завыть в голос, и взяла телефон. Бил.
— Джейс? — его голос был рассерженным и встревоженным. — Где тебя носит? Ты знаешь, который час?
— Я никуда не полечу, — она оглянулась на спящего Марка, — Я передумала.
— Не дури! И где ты? Ты у него? с ним?
— Да, — она решила, что глупо скрывать от брата что-либо. — Я с ним, и никуда не собираюсь…
В трубке был слышен глубокий вздох и Бил, уже более спокойно, начал все сначала:
— Джейс, сестренка, послушай, я все понимаю. Но так надо. Так будет лучше. Не надо усложнять жизнь ни себе, ни ему, ни нам. Ты же сама говорила с Генри, и ты дала ему слово. Поверь, его угрозы… он не задумываясь перешагнет через любого.
— Этого не будет. Марк его сын, и он…
— Милая, он вышвырнет его из дома. Из-за тебя. Лишит всех тех благ, к которым твой Марк так привык. И что тогда? Кого тогда он станет винить во всех своих бедах и неудачах? Джейс, так будет лучше. У вас разные жизни. Скажи мне, где ты, и я приеду за тобой.
— Я не знаю адреса… — Она тихо плакала, умом понимая, что Бил прав. Но вот сердцем… — Только район…
Джейс тихо оделась. Присела на край кровати, плакала и кончиком пальца, невесомо касаясь, обрисовывала черты лица спящего Марка. Прямой красивый нос; густые брови, идеальные губы. Она рисовала его в памяти, для себя.
— Я люблю тебя. Так сильно люблю! Не знаю, как буду жить без тебя. Я была такая дура! Мы упустили столько времени, и все из-за моей нерешительности. Я никогда тебя не забуду, не смогу. Помни об этом.
Она тихонько встала, дрожащей рукой написала на листке всего два слова, вырвала его из тетрадки и поставила на прикроватную тумбу. И, как последняя воровка, сбежала. Воровка. Она и была воровкой. Потому что украла не только своё счастье, но и его…
И она улетела. Поначалу, первые несколько недель, выла белугой в одинокой квартирке. А потом боль постепенно стала отступать. Краски стали возвращаться в её мир. Она даже смогла ответить что-то парню, который уже несколько недель добивался её внимания. Но это днем. А ночью… Ночью она держала перед собой снимок Марка, обнимала медведя, что он когда-то подарил ей, и твердила: «Прости, прости меня. Пожалуйста. Я люблю тебя. И никогда не перестану». Вставала утром с черными мешками под глазами. Ничего не могла есть. И списывала утреннюю тошноту и головокружение на недосып, отсутствие аппетита и смену климата. Пока не упала в обморок прямо на занятии.