— Подумай, сынок…
— Нет! ты или принимаешь все условия, или…
Генри тяжело вздохнул, немного поразмыслил и согласно кивнул. Но от Марка не укрылись его хмуро насупленные брови и решительно вздернутый подбородок.
— Воля твоя, Марк. Я согласен.
— Вот и отлично. — Марк выдохнул и направился к двери. Но, взявшись за ручку, остановился и обернулся, — Конечно, пап, у меня будут еще девушки. Десятки девушек. Но вот такой, как Джейс, больше не будет. Мам, я готов поговорить.
Глава 2
С того дня прошло пять с половиной лет, даже чуть больше. Он улетел с Филом в Нью-Йорк и за год, как и обещал отцу, полностью изменил концепцию работы филиала. Провел аттестацию и сменил половину штата. Сократил его. Но зато теперь у него была сплоченная команда, которая удвоила прибыль Корпорации за эти годы и сама выбирала клиентов, готовых заключить с ними многомиллионные сделки.
За все эти годы он так ни разу не был в ЛА. он старался не думать об этом и не жалеть. Да это было и не трудно, потому что он ненавидел этот город всей душой.
Он изменил свою жизнь и изменился сам. В его комоде было белье только от Calvin Klein. Футболки и джинсы от Richond вытеснили удобные и повседневные вещи из обычных сетевых магазинов. На работе появлялся в деловом костюме от Томаса Майера и рубашке от Бена Шермана. На официальные приемы предпочитал облачаться в роскошь от Армани или Гуччи. В промозглые дни накидывал сверху пальто или жакет, в зависимости от ситуации, от Джейми Лонга. Полки с обувью в гардеробной были заставлены дорогими качественными экземплярами из натуральной кожи от известных итальянских и немецких сапожников. Спортивная одежда только известных брендовых марок. Еда только из экологически чистых и натуральных продуктов, приготовленная по рекомендации личного диетолога.
Его окружали люди, готовые беспрекословно, в любое время суток, исполнить его распоряжение. Да, не просьбу, не поручение, а именно распоряжение или приказ, которые он отдавал сухим тоном.
Деловые обеды заменили ему дружеские ланчи с Филом. Благотворительные балы и вечера — ужин в дружеской компании или поход в бар. Светские рауты и приемы — отрывы в ночных клубах. Гламурные куклы на высоких каблуках, строго следящие за своей фигурой, вытеснили простых обычных девчонок. С ними можно было покрасоваться перед объективами камер репортеров светской хроники, но совершенно не о чем поговорить. Их можно было трахать, с удовольствием или без, все равно. Но их было не за что любить.
Он стал типичным американским платежеспособным потребителем, беря от жизни все, что было можно, и ничего, кроме шуршащих зеленых банкнот не отдавая взамен. Он закрыл свои чувства на замок, решив, что отношениям в его жизни больше нет места. Отношения всегда заканчиваются. И, причем, весьма болезненно. Ты открываешь человеку свою душу, отдаешь ему частичку себя, позволяя стать частью тебя самого, а он врывается в неё, срывая дверь с петель, и топчет своими сапогами. Выжигает все дотла. Опустошает. Нет. Жить, просто удовлетворяя свои физиологические потребности, заранее предупреждая, что ничего, кроме секса, не ждешь от человека и ничего не дашь ему взамен, куда как проще. Да, пусть цинично и жестоко, но честно.
Он позволял себе всего одну слабость. И никто, кроме Фила, не знал о ней. В самом темном углу его гардеробной, в спортивной сумке лежал его скейт и стоптанные кеды, которым была известна каждая мозоль на его стопах еще с юности. А в чехле, подальше от любопытных глаз домработницы, висели старые потертые джинсы и толстовка с капюшоном, на несколько размеров больше того, что был ему необходим. Один раз в месяц он облачался во все это и шел в Центральный парк, чтобы там, практически целый день, кататься по дорожкам и аллеям, вдалеке от городского шума и суеты. Здесь он снимал груз ответственности со своих плеч, и мог ненадолго почувствовать себя беззаботным обычным парнем двадцати девяти лет, у которого были увлечения, вполне типичные для такого возраста. Можно было ненадолго представить, что эта и есть твоя настоящая жизнь. Что ты не просто так познакомился с девчонкой и пофлиртовал с ней, а потом поехал к ней домой «на чашечку чая». Что завтра ты обязательно ей позвонишь, хотя, как бы случайно забываешь спросить у неё номер телефона. Что поймаешь такси вечером и вернешься в свой дом, где-нибудь в районе Лонг Анлейда или Бронкса, но, никак ни на Манхэттен, особенно не его Центральную часть, Мидтаун, застроенную высоченными небоскребами. Что не станешь снимать толстовку еще в машине и пихать её в сумку с кедами и скейтом, переобуваясь и переодеваясь во что-то более приемлемое для своего статуса, и спешить к лифту с подземной парковки, мимоходом отвечая на вопрос охранника, что да, провел весь день в том самом знаменитом и новомодном фитнес клубе.
Глубоко в душе он признавался самому себе, что платил слишком высокую цену за то место в обществе, которое он сейчас занимал. Статус преуспевающего успешного бизнесмена, завидного богатого холостяка, лишил его возможности быть самим собой. Но, это был его выбор, о котором он старался не жалеть.
Пожалеешь, закроешь глаза хотя бы на миг, и снова за закрытыми веками увидишь милое личико, со вздернутым курносым носиком, пухлыми губами и большими, занимающими половину лица, синими глубокими глазами, что разбили твою жизнь. Твою веру в любовь и право на счастье.
И вот, проходя по салону самолета первого класса до места, которое ему показала услужливая бортпроводница, он думал о том, как долго сможет пробыть в городе, который уже тяжким грузом давил на него. Главное убедиться, что с отцом все будет в порядке и что его жизни ничто не угрожает. Следовать несколько дней одним и тем же маршрутом из дома до госпиталя и обратно, на заднем сиденье машины с затемненными стеклами да еще и нацепив на себя солнцезащитные очки, чтобы даже не пытаться разглядеть воспоминания, которые, как неотступные тени, бродят по улицам шумного города.
Он поставил свою ручную кладь в багажный отсек и обернулся на голос мужчины, вдвое старше его самого.
— Марк! — практически напротив него занял свое место политик, с которым они часто пересекались на светских мероприятиях, — Дружище! — он энергично тряс руку парня. — Что, тоже летишь в ЛА?
— Да, сенатор Джонс, Фред, — Марк приветливо улыбнулся старому знакомому.
— Но, ты же говорил, что терпеть не можешь этот город и всячески стараешься избегать полетов туда. Неужели, такие срочные дела изменили твои принципы?
- Да, Фред, — Марк вздохнул, — к сожалению, эти дела требуют моего личного присутствия.
— Надеюсь, ничего серьезного?
— Я тоже надеюсь на это.
Продолжать разговор Марку не хотелось: слишком мрачные мысли и воспоминания лезли в голову. И сенатор почувствовал это. Он был из тех немногих людей, что умели быть ненавязчивыми. И именно поэтому Марк ценил их приятельские отношения.
— Ну, не буду отвлекать. Мне есть, над чем поработать.
Сенатор прошел на свое место и потряс в воздухе пластиковой папкой с деловыми бумагами. Марк приветливо и понимающе улыбнулся и занял свое место. И как только самолет набрал нужную высоту, разложил кресло так, что можно было свободно уместиться на нем, вытянувшись в полный рост и полноценно поспать. Но он только положил подушку под спину, вытянул ноги, укрывая их пледом, и уставился в темноту иллюминатора. Свет в салоне был неяркий и приглушенный. Он закинул руки за голову и отказался от предложенных ему стюардессой напитков. Он очень надеялся, что пробудет в ЛА не так уж и долго. У него было около четырех часов беспересадочного полета до ЛА, чтобы подумать обо всем.