В докладе Военного совета указывалось и о возможных намерениях гитлеровского командования в предстоявшую кампанию:
«По данным агентуры и показаниям пленных, противник сосредоточивает крупные резервы со значительным количеством танков восточное Гомеля и в районах Кременчуг, Кировоград, Днепропетровск, — очевидно, с целью перехода весной к решительным действиям.
Трудно сейчас предугадать размеры этого наступления. Можно лишь предполагать, каковы будут вероятные направления действий и оперативно-стратегические устремления противника.
Мы считаем, что враг, несмотря на крупную неудачу осеннего наступления на Москву, весной будет вновь стремиться к захвату нашей столицы.
С этой целью его главная группировка упорно пытается сохранить свое положение на московском направлении, а его резервы сосредоточиваются против левого крыла Западного фронта (восточное Гомеля и в районе Брянска).
Наиболее вероятно, что наряду с фронтальными ударами против Западного фронта противник предпримет крупными силами мотомехсоединений наступление из района Брянск и Орел в обход Москвы с юга и юго-востока с целью выхода на Волгу в районе Горького и изоляции Москвы от важнейших промышленных и экономических центров Поволжья и Урала.
На юге следует ожидать наступления крупных сил противника между течением р. Северский Донец и Таганрогским заливом с целью овладения нижним течением р. Дон и последующим устремлением на Кавказ к источникам нефти.
Этот удар, вероятно, будет сопровождаться наступлением вспомогательной группировки войск на Сталинград и десантными операциями из Крыма на Кавказское побережье Черного моря.
Для обеспечения действий основных ударных группировок на Москву и на Кавказ противник, несомненно, попытается нанести вспомогательный удар из района Курска на Воронеж.
С выходом этом группы войск противника в район Воронеж, Лиски, Валуйки мы можем лишиться важнейших железнодорожных магистралей, связывающих Москву с Донбассом и Кавказом.
Гидрометеорологические условия позволяют развернуть широкие боевые действия на юге в середине апреля и на севере в первой половине мая.
Но, учитывая выгоды одновременного перехода в наступление больших сил на всех фронтах, можно предполагать, что противник начнет решительные наступательные действия в середине мая с. г.».[14]
Переходя к определению стратегической цели действий войск Юго-Западного направления в летней кампании, Военный совет считал, что, хотя летняя кампания может ознаменоваться широкими наступательными действиями со стороны противника, войска Юго-Западиого направления при существенном подкреплении их резервами Ставки должны на первом этапе освободить от фашистской оккупации Донбасс и Харьков.
Чтобы с наступлением лета приступить к широким активным действиям, Военный совет просил Ставку выделить из ресурсов центра: стрелковых дивизий — 32–34; танковых бригад — 27–28; артиллерийских полков — 19–24; боевых самолетов 756. Кроме того, для доукомплектования войск личным составом до 80 процентов и вооружением — до 100 процентов испрашивалось и людского пополнения свыше 200 тысяч человек, большое количество вооружения, боевой техники, тракторов, автомашин и лошадей.
Учитывая огромную роль авиации в намечавшихся операциях войск Юго-Западного направления, Военный совет счатал, что «при получении 756 самолетов общее количество авиации ЮЗН будет равно 1562 самолетам, что по всем расчетным данным является минимально необходимым для выполнения боевых задач».[15]
Кроме того, для нанесения ударов по авиации противника на аэродромах Конотоп, Кировоград, Кривой Рог, Николаев, а также по железнодорожным эшелонам и промышленным объектам Военный совет просил подчинить ему две дивизии дальних бомбардировщиков.
Надо сказать, что, разрабатывая эти предложения, мы отчетливо понимали, какую большую опасность представляет для нас так называемый барвенковский выступ, который в своем основании достигал 80 километров, был сильно вытянут на запад в сторону Лозовой и имел общую протяженность по фронту до 300 километров. Чтобы лишить противника возможности окружения наших войск, находящихся в этом выступе, мы предлагали перед началом летней кампании провести две частные операции, в результате осуществления которых имели в виду значительно расширить относительно узкое основание этого выступа.
Исходя из предстоящих важных для войск Юго-Западного направления задач, Военный совет просил Ставку Верховного Главнокомандования полностью удовлетворить нашу потребность в резервах и дать все необходимое для доукомплектования армий личным составом, вооружением, особенно танками и боевыми самолетами.
Так выглядел в своих основных чертах доклад Военного совета Юго-Западного направления Ставке Верховного Главнокомандования.
В последней декаде марта главком и член Военного совета направления получили вызов в Ставку. Но первым в Москву вылетел я, чтобы заблаговременно лично ознакомиться там с общей обстановкой на советско-германском фронте и выяснить возможности получения необходимых для нас подкреплений.
Во время нашего полета из Сватово в Москву я с пристальным вниманием следил за местностью, расстилавшейся под крыльями самолета. Особое волнение вызвали районы, недавно освобожденные от оккупантов. Сердце сжималось от боли при виде тех разрушительных следов, которые оставили фашисты на нашей земле.
Во второй половине дня наш самолет благополучно приземлился на одном из подмосковных аэродромов. Здесь нас встретил офицер Генерального штаба.
На следующий день меня принял начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников. Побывал я также у его заместителя генерал-лейтенанта Александра Михайловича Василевского.
О маршале Шапошникове, стиле его работы, личном обаянии, необычайной работоспособности, громадной военной эрудиции, разносторонних познаниях написано очень много. Почти все наши военные мемуаристы с большим уважением к человеческим достоинствам и военной одаренности Бориса Михайловича рассказывают о своих встречах с ним. Я могу лишь присоединиться к их добрым словам о маршале Шапошникове.
Конечно, Борису Михайловичу в силу преклонного возраста и болезни было очень трудно справляться с той лавиной дел, которая ежедневно обрушивалась на него, главу Генштаба — мозга армии, сражавшейся в невиданно трудных условиях. Однако у него была надежная опора — талантливый заместитель Александр Михайлович Василевский, который к этому времени накопил уже большой опыт работы в Генштабе. Весьма важную роль сыграл Василевский в подготовке и осуществлении плана нашего контрнаступления под Москвой. С Александром Михайловичем я хорошо был знаком еще по учебе в академии Генерального штаба.
Маршал Шапошников и генерал Василевский, как мне представлялось, в своей деятельности взаимно дополняли друг друга, оба были скромны и доступны для представителей нижестоящих штабов. С ними легко было вести обсуждение любых вопросов и проблем, связанных с фронтовыми делами.
С первого же дня пребывания в Москве я, не теряя времени, начал изучение интересующих нас вопросов в управлениях Генерального штаба и в других центральных органах Наркомата обороны.
Через несколько дней в Москву прибыли С. К. Тимошенко и Н. С. Хрущев. Семен Константинович предложил мне перебраться к нему на квартиру, которая располагалась в одном из домов на улице Грановского. В этом же доме проживал и Н. С. Хрущев. Такое размещение облегчило нашу совместную работу по подготовке к докладу Верховному Главнокомандующему.
Вскоре выяснилось, что И. В. Сталин и Б. М. Шапошников примут нас во второй половине дня 27 марта. Мое начальство рассудило, что основным докладчиком на приеме у Верховного Главнокомандующего должен быть я начальник оперативной группы направления. Со мной были все необходимые документы, карты и расчеты, которые я, что называется, знал наизусть, как и все основные положения подготовленного нами документа. Однако все-таки я сильно волновался перед предстоящей встречей с Верховным Главнокомандующим. До этого мне еще ни разу не приходилось даже видеть его вблизи. Сталин возглавлял продолжительное время нашу партию, а теперь и правительство, являлся одновременно Верховным Главнокомандующим и пользовался высоким и непререкаемым авторитетом. Нетрудно понять, сколько разнообразных мыслей сменилось в моем сознании в часы, когда я продумывал свой предстоящий доклад.