А потом случилось самое страшное. «Стремительный» взлетел на гребень огромной волны. Раздался оглушительный треск. Отяжелевший, обросший толстой коркой льда, корабль переломился. Кормовая часть, оторванная по второе машинное отделение, сразу же пошла ко дну. И только носовая часть осталась на плаву и, потеряв управляемость, стала дрейфовать по воле волн и ветра, подвергаясь невообразимой, беспорядочной качке. В полузатопленное второе машинное отделение продолжала поступать вода. Наружная переборка его настолько прогнулась, что могла вот-вот вылететь.
Нужно было немедленно укрепить переборку, откачать воду, продолжать борьбу с обледенением. Пока радисты сообщали в базу о постигшей корабль аварии, о месте и направлении его дрейфа, аварийные партии начали борьбу за живучесть корабля. Размахи качки достигали пятидесяти градусов, верхнюю палубу поминутно захлестывало волнами, и для того чтобы пробраться по ней до люка, ведущего в машинное отделение, надо было буквально ползти, цепляясь за все, что попадалось на пути. Но моряки мужественно боролись с трудностями. Они не только пробрались в машинное отделение, но и во главе с главстаршиной Смирновым сумели перетащить туда с ростр аварийное имущество. Работая по грудь в ледяной воде, они поставили в переборку около тридцати подпор.
Когда переборка была надежно укреплена и главстаршина Смирнов, пробравшись на мостик, доложил об этом командиру, тот коротко бросил:
— Из базы нам на помощь вышли три корабля. Сообщите об этом людям.
— Есть! — радостно ответил Смирнов и, забыв про усталость, побежал по кубрикам. Спускаясь по трапу, он еще на ходу кричал: — Веселее, братцы! Помощь вышла!
Матросы жадно расспрашивали его о подробностях, и хотя Смирнов не знал их, но уверенно говорил, что корабли уже близко, радисты держат с ними постоянную связь и ждать осталось уже недолго.
Весть о том, что на помощь эсминцу вышли корабли, придала морякам новые силы. С еще большей энергией боролись они с обледенением, несли вахту на важнейших боевых постах, вели постоянное наблюдение за горизонтом.
Глубокой ночью, когда главный боцман, завершив очередную проверку постов на верхней палубе, спустился в кубрик, никто не спал. Пошли вторые сутки с тех пор, как эсминец потерпел аварию. Люди устали. Они лежали на койках, привязавшись к ним, чтобы не вылететь, и глухо переговаривались между собой. Даже маленький лохматый пес Клоун — любимец всей команды — тихо скулил, ерзая на чьей-то свободной койке, недоуменно заглядывая в глаза морякам. Боцман подошел к койке, сел и, положив Клоуна себе на колени, стал гладить его рукой. Потом выкрикнул несколько фамилий и коротко приказал:
— На вахту!
Те, кого он назвал, быстро вскочили, оделись и скрылись в черном квадрате люка.
— Васюков, — тихо позвал боцман. — А ну, доставай баян… Запевай, братцы, нашу, североморскую!
В кубрике сначала тихо, потом все громче и громче зазвучали слова песни. Люди поднимались с коек, присоединяли свои голоса к поющим, и песня о суровой морской службе, о славных подвигах моряков-североморцев, набирая силу, рвалась из кубрика наверх, в кромешную тьму ночи, и уносилась бешеным ветром куда-то далеко-далеко, может быть, к родным берегам…
…Помощь пришла на третьи сутки. Ветер немного стих, но могучая грудь океана еще дышала крупной зыбью, и это не давало возможности подойти эсминцам к борту аварийного корабля. Тогда с одного из эсминцев на него подали толстый буксирный трос, соединивший оба корабля, и с помощью подвешенных к нему аварийных беседок стали снимать людей. Корабли сильно раскачивало, и временами тяжелый трос провисал до самой воды. Тогда беседки захлестывало волной, и моряков, промокших до нитки, в обледеневшей одежде поднимали на борт эсминца в почти бессознательном состоянии. Но как только они приходили в себя в теплом, сухом кубрике, тотчас же выбирались на верхнюю палубу, чтобы оказать помощь команде в спасении товарищей.
Когда переправились офицеры, на палубе эсминца появилась одинокая фигура. Это был главный боцман Василий Смирнов. В руках у него был чемодан. Видно было, что он мешает боцману: дважды волна накрывала главстаршину с головой, но, сколько ни кричали ему с борта, чтобы он бросил чемодан, Смирнов не обращал на это внимания.
— Тьфу! — не выдержал один из старшин, поднимавших на борт Смирнова, за которым волочился чемодан, привязанный штертом к поясу. — Жизнь свою спасаешь, а чемодан прицепил! И как это он тебя на дно не уволок? Что там у тебя, золото, что ли?