Важным вкладом работников госбезопасности в защиту Сталинграда была их борьба с гитлеровской разведкой.
Немецких агентов, действовавших на территории области до начала войны, удалось обезвредить заранее.
С первых же дней войны фашистская разведка стала забрасывать в Сталинград новую агентуру. Чем ближе подходил фронт к городу, тем более частыми становились эти попытки.
В первый период войны немецкая агентура, забрасываемая на территорию области, состояла в основном из детей белоэмигрантов. Их преимуществом было знание русского языка, безакцентное произношение, но они плохо представляли себе советскую жизнь, советские обычаи, новые слова, родившиеся после Октября. Вот это-то и приводило обычно к их разоблачению.
Был, например, такой случай в одном из районов области.
Благополучно приземлившись, немецкий парашютист сумел без всяких задержек пробраться далеко в наш тыл. Чувствовал он себя в безопасности, так как все встречи с советскими людьми кончались для него вполне благополучно. Но вот ему понадобилось купить папирос. Проходя по улице небольшого хутора, он спросил у пробегавшего мальчика:
— Слушай-ка, где тут можно купить папирос?
— Где? Да в сельпо! — ответил тот.
— Как ты сказал? В… сельпо? — переспросил парашютист.
— Ну да, в сельпо, — повторил мальчик и показал, где именно.
Парашютист пошел в магазин сельпо, а мальчик — бегом к отцу:
— Вон тот тип не знает, что такое сельпо. Проверь, кто это.
Так и не успел немецкий агент покурить советских папирос…
Вскоре немцы убедились, что белоэмигрантские сынки — очень уязвимая для советских контрразведчиков публика. Уже с начала 1942 года их агентуру стали составлять в основном завербованные советские военнопленные. Гитлеровцы создали большое количество разведшкол, в которых обучали завербованных перед их заброской в наш тыл.
Однако и здесь немцев ждал просчет. Детей белоэмигрантов чекисты быстро разоблачали, но они, по крайней мере, служили своим хозяевам верой и правдой. Многие же из советских военнопленных соглашались выполнять задания гитлеровцев только потому, что считали это самым быстрым и безопасным для себя способом снова вернуться на родную землю. Приземлившись на советской территории, они шли с повинной в органы государственной безопасности.
Были, конечно, и такие, кто по разным причинам старался добросовестно работать на немцев.
При явке парашютистов с повинной были и курьезные случаи. На допросе в управлении НКВД один из них, смеясь, рассказывал:
— Вот ведь как получается: и с повинной-то явиться, оказывается, не так уж просто. Пришел я в районное отделение НКВД, а там только вахтер. Я говорю ему: вызови начальника, есть срочное дело. А он отвечает, что начальник несколько ночей не спал и ушел отдохнуть домой. И посоветовал мне зайти часа через четыре. Вот, думаю, положение. Куда деваться? Напарник мой может за это время скрыться. Отправился я искать квартиру начальника. Сам разбудил его. Он, конечно, сразу «принял» меня. И напарника моего успели захватить.
А вот другой случай.
Летом 1943 года, когда я был уже начальником отдела УНКГБ, мне позвонил вахтер, стоявший у входа в управление, и сказал, что ко мне хочет пройти какой-то капитан Красной Армии по срочному делу. Я послал одного из сотрудников, чтобы он провел капитана ко мне. Явившись, гость взял под козырек и отрапортовал:
— Будучи вчера переброшенным немцами на территорию Сталинградской области, явился в ваше распоряжение!
Этот рапорт был таким неожиданным, что сопровождавший «капитана» сотрудник управления тотчас схватился за пистолет. Да и я не мог сразу понять, шутит гость или говорит всерьез. Подобным образом ни один немецкий разведчик с повинной к нам еще никогда не являлся.
— Сдайте оружие! — приказал я.
Подойдя к «капитану», я прощупал ворот его гимнастерки, куда обычно зашивали ампулу с ядом. Ампула была на месте, и мои сомнения развеялись.
— Ну, что же, присаживайтесь, «капитан»! — предложил я.
— Лейтенант, — поправил он. — Это уж немцы меня в капитаны произвели.
— Один прибыл? — спросил я.
— Так точно! Но не исключено, что вслед за мной прибудут другие.
Дальше шла уже обычная работа по выяснению всего, что нас интересовало, и по захвату ожидавшихся спутников «капитана».
Свидетелем еще одного любопытного случая я стал в Хоперском районе Сталинградской области, куда прибыл в командировку в конце 1943 года.
Во второй половине дня в районное отделение НКГБ явился человек в форме офицера Красной Армии и заявил, что он — разведчик Наркомата госбезопасности СССР. Разведчик просил немедленно известить Наркомат о его прибытии. Вскоре мы получили из Москвы подтверждение.