— Разгорячённые боем мужчины хуже дикого зверя, это известно всем, — кивнула Гаитэ. — Проще от голодного медведя дождаться милосердия, чем от воина, обагрившего кровью меч. Матери следовало подумать об этом до того, как она потерпела поражение.
— Как вы можете такое говорить?! — возмутился воин.
— Простите, — скорее из вежливости, чем из чувства вины произнесла Гаитэ. — Продолжайте рассказ, прошу вас.
Она уже предчувствовала историю о героической смерти Тигрицы. Такой же яркой, красочной, величавой и неумолимой, какой была жизнь её матери должна была стать и её смерть.
— Резня и насилие продолжалось до тех пор, как подоспевший Сезар не приказал своим людям остановиться. Тогда ваша матушка шагнула на парапет донжона и прокричала, стоя над головами тысяч мужчин, с ужасом и восхищением наблюдающих за ней: «Хотите меня? Возьмите! Можете стрелять из своих арбалетов и стрел! Я не боюсь!».
Я знал, что моя прекрасная герцогиня собирается сойти вниз. В последний раз. Это понял и Сезар.
«Не делайте глупостей, — прокричал он. — Я оставлю вам жизнь!». — «Но она мне больше не нужна», — со смехом откликнулась Стелла.
Гаитэ чувствовала, как биение сердце причиняет ей физическую боль.
Неужели после стольких лет она способна жалеть свою мать? Ведь всё правильно! Жизнь герцогини, женщины из камня, только так и могла оборваться, как длилась — легендой. Камень можно сокрушить, столкнув его в пропасть. Жизнь Стеллы Рэйвдейл должна была оборвать только сама Стелла Рэйвдейл.
— Она прыгнула?
— Не успела. Наёмники проклятого ублюдка-полукровки схватили госпожу.
Гаитэ сначала не поверила своим ушам, потом вспомнила — ну, конечно! Разговор начался с сообщения о том, что Тигрица Рэйвдейла попала в плен. Они проиграли Фальконэ по всем статьям. Замок пал, семья убита. И даже умереть, красиво выйдя из игры, им не позволили.
— Госпожу заставили обрядиться в одно из самых нарядных её платьев, заковали в золотые цепи и, посадив в клетку, обитую чёрным сатином, отправили в Жютен.
«Я укротил легенду», — хвастался Сезар Фальконэ.
— Теперь тюрьма стала замком вашей матери, — завершил рассказ её верный слуга.
Золотые цепи, золотая клетка, чёрное платье и чёрные султанчики? Пышные вышли поминки по амбициям неукротимой Тигрицы. Вкуса у Фалькане не отнять.
— Сеньорита? — напомнил о себе верный воин. — Простите мою дерзость, но ведь я приехал не только затем, чтобы сообщить о свалившемся на вас несчастье. Фальконэ считают, что победили нас, — продолжил он, — полагая, что никого из Рэйвдэйлов в живых не осталось; что в этой истории ими, наконец, поставлена точка. Они, как и многие другие, забыли о вашем существовании. Но вы есть! Вы — наша надежда. Последняя опора дома Рэйвов. Вы должны вернуться домой.
Пауза, последовавшая за этим, была такой же густой, как сумерки в комнате.
Близился вечер. Солнце садилось. Колокола обители звонили, собирая людей к молитве перед ужином. Жизнь для большинства продолжала идти привычным ходом.
— Я — должна? — глухим эхом откликнулась Гаитэ. — Что-то должна моей семье? Да разве?! Они все отреклись от меня словно от прокажённой. Хотя нормальные семьи и от прокажённых ведь не отрекаются? Прошло столько лет! Никто из них ни разу обо мне не вспомнил. К тому же, возможно, вам не известно? Но я уже не просто послушница — я приняла обет.
— Из любых правил есть исключения, — решительно возразил граф Фейрас. — Отец Ксантий подпишет буллу, дозволяющую вам оставить Духовную Стезю и вернуться к мирской жизни. С учётом сложившихся обстоятельств это ваш долг.
— Чтобы вы тут не говорили, какие бы буллы не подписывали — я никуда не поеду! Не вам решать, ясно?
— Возможно, после аудиенции с отцом Ксантием, вы передумаете?
— Как погляжу, вы не теряли времени даром? Успели спеться с отцом Ксантием? А вы все отдаёте себе отчёт в том, что я вряд ли пожелаю заменить для вас мою мать?
— Буду питать надежду, что после разговора с отцом Ксантием вы измените решение. А пока доброй ночи, госпожа.