– Должен был убедить, раз взялся. А не можешь – не лезь в кадр.
Демин насупился. У них, оказывается, после съемок происходил «разбор полетов». А я-то думал, что все ограничится банальной пьянкой.
– И интерьер ты сделал ни к черту, – продолжил разнос Самсонов.
– Как получилось.
– Мне не надо «как получилось». Мне надо на совесть.
– Попробуйте за тысячу баксов сделать лучше.
Я уставился на Демина. А он лишь вскользь посмотрел на меня и отвернулся. О какой тысяче долларов он говорил? Ведь при мне договорился с тем парнем за триста пятьдесят. Я машинально обернулся к Самсонову и встретился с ним взглядом. Мне показалось, он что-то уловил. Но в следующий миг он опустил глаза и сказал равнодушным голосом:
– Алексей, разливай.
Кожемякин налил водку.
– За то, что мы имеем возможность заниматься тем, чем занимаемся, – провозгласил Самсонов.
Все выпили. Светлана закашлялась. Я ожидал, что Самсонов опять скажет какую-нибудь колкость в ее адрес, но он, к моему удивлению, промолчал.
– У меня сегодня отличная точка съемки была, – сказал Кожемякин. – Этот тип светился прямо передо мной.
Он потянулся за соленым огурцом, и я увидел на его руке лиловую наколку: «СЛОН».
– С моей кассеты можно все давать в эфир без купюр.
Самсонов пожал плечами:
– При монтаже увидим.
– Нет, правда, Сергей Николаевич.
Самсонов посмотрел на Кожемякина долгим взглядом, тот сник. Здесь не принято было указывать Самсонову, как ему следует поступать. Загорский тем временем молча и с достоинством расправлялся с курятиной, словно происходящее его не касалось. И Светлана не участвовала в разговоре. Два сфинкса.
– И наш новобранец сегодня немного подкачал, – неожиданно сказал Самсонов.
Я увидел, как замерла вилка в руке Светланы, и только тогда понял, что речь шла обо мне.
– Ты начал грубить клиенту.
– Я разговаривал с ним вежливо.
– Недостаточно вежливо.
– Вежливо! – проявил я упрямство.
Самсонов посмотрел на меня такими глазами, какими минуту назад смотрел на Кожемякина. Светлана незаметно положила ладонь на мое колено. Это был совет не связываться. Я опустил глаза.
– Помягче надо было с ним! – наставительно произнес Самсонов. – А ты разверещался: «Уходите, уходите!» Да кто ты такой?
Светлана прижала мое колено.
– Ладно, еще обтреплешься, – совершенно неожиданно для меня прервал экзекуцию Самсонов.
Я посмотрел ему в глаза. Он смотрел на меня с насмешкой превосходства. Светлана осторожно погладила мою коленку и убрала руку. Все плохое оставалось позади.
– Теперь у нас сюжет с неисправным расфасовщиком мороженого, – сказал Самсонов. – Когда снимаем, Илья?
Демин ответил не сразу. Прожевал нежное филе индейки, причмокнул, показывая, как было вкусно.
– Дня через три, Сергей Николаевич. Там ребята расфасовщик курочат, но механизм капризный, так что придется повозиться.
– Ты не тяни.
Демин развел руками – разве же я тяну, мол. Я смотрел на него и никак не мог понять: неужели он действительно прикарманил почти семьсот долларов, не побоявшись, что я продам его Самсонову с потрохами? В глазах Демина я увидел те же самые злые огоньки, как в тот раз, когда он советовал мне не лезть в денежные дела.
– Что вы заканчивали? – негромко осведомился Загорский, отвлекая меня от не особенно приятных мыслей.
– Политех.
– Вот как? Вот уж не подумал бы.
– Почему?
– Вы не похожи на технаря. Вы чистый гуманитарий, поверьте.
– А вы умеете различать человеческие типы?
– А как же!
Настоящий граф. И этот поворот красивой головы! Зачем ему быть оператором? Он запросто мог бы сниматься в фильмах о старой жизни.
– Вам повезло, что вы приехали в Москву, Женя. Для гуманитария очень важна среда обитания. Тот дух, который царствует вокруг. Вы расцветете здесь, на этой почве.
Со мной никто прежде так не разговаривал. Мир вокруг был слишком груб. И люди тоже грубы. И я даже представить себе не мог, что существуют такие типы, как Загорский. Я думал, что они все повымерли.
Самсонов вполголоса обсуждал с Деминым какие-то проблемы. По обрывкам фраз, время от времени долетавшим до меня, я понял, что разговор идет о предстоящей съемке.
Кожемякин ни с кем не разговаривал, а занимался в основном тем, что разливал водку по рюмкам. Я успел заметить, что он наливал себе чаще, чем остальным, но самое удивительное было то, что при этом он не выглядел более нетрезвым, чем кто-либо из нас.
И Светлана молчала. Ее будто подменили. Днем она выглядела повеселее. Мне почему-то стало ее жалко, я хотел занять ее разговором, но не мог – из-за Загорского, который не позволял мне отвлечься.