— Нет, нет, не переживайте, — заверил я ее, помогая Витьку открывать конфеты, — уже вечер, в институте практически никого нет, но я, так, на всякий случай, дверь закрою.
— Ой, я не знаю. Ну, как-то, это, ну не знаю…
— Эльвирочка, а что же тут не знать, — сказал я, пододвигая коробку с конфетами ближе к ней, — мы же так, чисто символически. А чашечки у вас есть?
— Чашечки? Да, да, есть две чайные, — Эльвира достала из ящика преподавательского стола чашки, — но только две.
— Ну и что, что только две, — успокоил я ее, — Витек у нас большой, высокий, он с горлышка может.
Все тихо захихикали.
— Так, Эльвира Степановна, за самую красивую женщину — преподавателя истории КПСС.
Мы дружно чокнулись. Шампанское, кстати, было неплохим. Пауза нам была ни к чему, и я попросил Эльвиру продолжить ее интересный рассказ.
— Да, да, — сделав несколько глотков шампанского, Эльвира продолжила, — в общем, в ресторане мы были до глубокой ночи. Выходим из ресторана. Я ему говорю, мол, поздно и спрашиваю, где его машина, чтоб он меня в санаторий подвез. А он говорит: «Нэ переживай, дорогая. Сэйчас я на машина подъеду, она у мэня здес за угол стоит». Жду. Вижу, из-за угла подъезжает машина, ну думаю не он. Красный «Москвич», такой грузовой, с будочкой.
— Такие грузовые «Москвичи» у нас «пирожками» называют, — вмешался я.
— Лёнь, не перебивай, рассказ очень интересный, — подмигнул мне Витек.
— Да, да, — отпив еще несколько глотков шампанского, Эльвира продолжила, — да, подъехал этот «москвичек», открывается дверь и он довольный, громко сигналя кричит: «Садысь, дорогая!» Ну, что делать, сажусь. А он мне говорит: «Это почти «Феррари», тоже двухместный и красный». В общем, как начал этот «горячий человек» гонять по этой Пицунде. То в одну сторону, то в другую. Голова кругом. Я ему то так, то эдак объясняю, что очень поздно, мне в санаторий, домой надо, а он ни в какую не унимается.
— Так, Эльвира Степановна, у меня тост — за женщин! Я имею в виду, за самых, самых красивых женщин, — Витя как умел, так и сказал.
Мы выпили еще шампанского, закусив московским «Ассорти». Наше «предприятие», как будто бы стало налаживаться.
— Да, вот, — Эльвира задумалась, — ага, в общем, вез он меня, вез и заехали мы куда-то, не знаю куда. Там какой-то то ли лес был, то ли кусты какие-то, ну прямо джунгли. Мне даже показалось, что я увидела обезьяну.
— На двух ногах обезьяны были? — пошутил я.
Мы снова рассмеялись.
— Может и на двух, — продолжила Эльвира.
— А, чё дальше, то было? — Витя всерьез заинтересовался рассказом.
— Дальше, дальше, — Эльвира сделала возмущенное лицо, — дальше, дальше что? Ну, стал он ко мне приставать.
— Как приставать? — будто бы не понимая, о чем идет речь, поинтересовался я.
— Ой, да как приставать, — Эльвира начала жестикулировать руками.
— Пошли воздух подышим, на пирироду посмотрим, — говорит он мне.
Какая природа-то, темень, ночь на дворе, хоть глаз выколи, а он меня тянет в какие-то заросли. А я ему говорю, мы так не договаривались. А он мне: «Ти же вино пил, шашлык ел, на машина я тэбя катал? Тэбэ пириятно было, а тэпэр и я хочу, чтоб мэнэ пириятно било».
А я его спрашиваю, как это хочешь, чтоб приятно было?
А он мне: «Тэбэ хочу, Элвира, как женщина хочу».
Горячий такой попался. Все говорит и говорит и кавказский акцент у него такой... В общем, страшно мне стало. Кругом ни души, ну, думаю — все. В общем, обнимать он меня стал, а я ему коленом в пах, раз, два… Тут он скрутился и жалобно говорит: «Люблю я тэбэ, женьшина».
А я-то думаю, если бы любил, так в нормальное место бы повел. А вообще-то он неплохой был. Хлюпенький такой, маленький, нос орлиный, но место было сильно страшное. Сами подумайте. А вдруг он маньяком оказался?
— Эльвирочка, давайте шампанского, — поднял я бокал, в виде белой чайной чашечки с желтой розочкой на боку, — за вас, Эльвира, за ваше мужество, за женщину, которая всегда за себя может постоять. Можно я вас поцелую, как педагога?
Я поцеловал Эльвиру Степановну. Широкая улыбка не сходила с ее лица.
— А чё дальше то было? — Витя потребовал продолжения истории.
— Дальше вообще ужас был, — Эльвира сжала губы и покачала головой, — ну «джигит» этот сел в этот, как вы говорите, «пирожок» и уехал.
— Ты же меня в город завези! — кричу я ему в след.
— Раз любов нэ хочешь, здэсь останешься, — кричит он мне, — отсюда ешо никито нэ вибралас.
Только я огоньки его «Феррари» и видела. Ну, что, выбираться-то надо. А идти куда? Неизвестно. Что делать? И пошла я наугад. Иду между кустами, между каких-то деревьев, по кочкам, всего боюсь. Какие-то собаки меня облаяли. Ни людей, ни души. Ноги все себе исцарапала. Страшно, аж жуть. Взяла какую-то палку в руки, думаю, если кто-то нападет, хоть отбиваться будет чем. Иду час, иду полтора. Жутко, мороз по коже. Вот ненормальный, на край света меня завез, что ли? Кричу: «Люди! Люди!» Никто не отвечает. Вдруг слышу крик чаек и приближающийся шум прибоя. Выхожу к берегу. Ни вправо, ни влево — никого. Поворачиваюсь назад, чаща, какая-то и горы. Ну, думаю, все, идти не знаю куда, тут мне и конец.