От автора:
Всем нам прекрасно известны те ужасы, которые творились во времена Великой Отечественной Войны в умах, сердцах, на улицах городов…Про войну были сняты сотни различных фильмов, написаны тысячи книг. Война – это то, чего бояться одни и чего возжелают другие. Одним необходимо грабить, чтобы становится богаче, другим война нужна, чтобы авторитет их становился непререкаемым. Люди терпели страх, боролись с отчаянием, выживали и делали подвиги. Многих увековечили в названиях улиц и городов, станций метро, площадей памятников. Однако часть из них – та, что не стала достоянием всей страны, получает свой праздник лишь раз в году. На 9 мая. И все. Остальные 364 или 365 дней они пребывают в забвении. И это по-настоящему страшно.
Я написал это стихотворение, приурочив его все к той же годовщине Великой Победы. Но я бы очень хотел, чтобы все поколения – молодое, взрослое, пожилое, непременно помнили и жили, не забывая об этих людях ни на минуту. О тех людях, благодаря которым над нашей головой светит солнце и честь которых не будет запятнана никогда.
В данном стихотворении я описал короткий отрезок жизни одного молодого солдата, которого занесло в блокадный Ленинград незадолго до начала войны. Семья его осталась за пределами, захваченного немцами города. Воспоминания о ней и о том светлом, довоенном прошлом не покидают его. Он встречу такую же молодую девицу, но встреча их мимолетна. Таков удел страшной войны. Войны, в которой победитель не всегда считает себя таковым. Войны, в которой ты можешь выжить, но не увидеть самое ценное после ее окончания. Суровость тех будней заставляет нас с замиранием сердца смотреть на оставшихся ветеранов. Желаю вам никогда в жизни не испытать тех чувств и эмоций, которые неотступно преследовали наших дорогих бабушек и дедушек во время войны.
В мире темном, обугленном, неприхотливом
Я слоняюсь без сил по огромным могилам.
«Ты меня не возьмешь!» – закричу в темноту я.
Упаду. И сожму в кулак землю сырую.
Та земля вся в крови, все в крови мои руки,
Дождь не смоет теперь никогда эти муки!
И я буду идти! Стиснув зубы, бороться!
Только ты меня жди. Для любви. Без эмоций.
Наступления нет. Нету минного поля.
Там Джульбарс пробежал. Там другие не воют.
Я один средь камней в насквозь мокрой шинели.
Я один. Ты одна. Нашей нету постели.
«Сколько можно уже?» – вдруг взреву я на небо.
Порох въелся в нутро у блокадного хлеба,
Пропитались огнем руки наших военных,
Смерть осталась в глазах. И местах сокровенных.
Наши жены в страданиях дома засели,
Им ходить за водой, да чтоб руки немели,
Тяжело. На льду падают. Ведра роняют.
Поднимаются, плачут и снова таскают.
Но внезапно все встало. И время застыло.
Из-за ветхих домов мне видны клубы дыма,
В робких детских ушах звучит стук метронома,
Рвется небо на клочья от страшного грома.
Я встаю. Я бегу. Я в отчаянии слепо
Миновал все пути, именуемые склепом.
Я за угол сажусь. Весь без сил и голодный.
Снова немцы летят. Снова грохот холодный.
Вдруг затишье, и веки мои опустились,
Дети, дом и жена лишь на миг мне приснились.
Как хватаю малого, сажу я на плечи,
Он от счастья визжит – так он рад этой встрече.
Я сжимаю в руках его хрупкие ножки,
Ну а дочь? Дочь бежит по короткой дорожке.
«Мне вас так не хватало», – со слезой прошепчу я.
«На войне бы ваш запах за милю учуял.»
В перепуганных лицах солдатских рядов
Все так серо. Без красок больших городов,
Без фонтанов, без улиц чудесных и шумных,
Без спортивных площадок, профессоров умных,
Без танцполов и сцен, опьяняющих разум,
Без любовных дилем, без отцовских рассказов,
Без прогулок по скверу, где горят фонари,
Без грехов в нашей спальне от зари до зари,
Без тебя, без приятной наощупь погоды
Пролетают безлико военные годы.
Вдруг удар. Просыпаюсь. Стоит девка по форме
«Ты в порядке?», – сопит она. Я шепчу: «В норме».
«Поднимайся», – дает она мне указание.
Я послушно встаю, словно под заклинание.
Ее глаз привередливый махом прощупал
Меня с ног до кокарды, уставившись глупо.
Я застыл под холодным и пристальным взором,
В этот миг ее глупость сменилась укором.
«И какого ты черта один тут уселся
За углом, под сугробом в шинели пригрелся?
Возомнил, что для фрица невидимым станешь,