Из сего приказа моего легко можно усмотреть: в каком духе я буду командовать дивизиею…
Предписываю в заключение прочитать приказ сей войскам в каждой роте самому ротному командиру, для чего буде рота рассеяна по разным квартирам, то сделать общий объезд оным. Ежели при объезде полков солдаты по спросе моем скажут, что им сей приказ не извещен, то за сие строго взыщу с ротных командиров.
Подлинной подписал генерал-майор Орлов 1-й».
Вот так генерал-майор Орлов 1-й! И как хитер! Целую страницу о воинской дисциплине вставил. А к чему? Вещь сама собой разумеющаяся, ничего нового. Вроде молитвы на сон грядущий. Но она доказывает благонамеренность писавшего. О, спасительная сила рутины! Повторение общих мест — гарант благонадежности.
А ведь его беспокоит вовсе не дисциплина, а жестокосердие, как говорит мой друг эконом Бобров. Назвать мордобойцу убийцей, да еще потребовать, чтобы это услышали во всех ротах, что ни говори, изрядная смелость. Это тем более удивительно, что, как правило, храбрецы, отличившиеся на поле боя, в мирной жизни робки и законопослушны.
О, как далек я от жизни общественной в своем монастырском уединении! На днях снова виделся с Валуевым и выразил свое восхищение и удивление его дивизионным генералом, а он мне ответил, что удивляться особенно нечему, что это либеральное веяние времени. Оказывается, в Семеновском полку уже порядочно, как отменены телесные наказания. Мне показалось это невероятным, а Валуев с жаром принялся мне объяснять, что недавняя война сблизила солдат и офицеров, так же как и годы, проведенные в заграничных походах. Офицеры научились уважать в солдатах достоинство беззаветных защитников отечества, солдаты увидели в офицерах не начальников, а таких же, подвластных смерти и невзгодам войны людей. Трехлетний заграничный поход совершил не только расширение умственного кругозора, но и нравственный переворот в среде офицеров. Возможно ли бить героев, отважно и единодушно сражавшихся за отчизну? Героев, кои, не глядя на свою рабскую крепостную зависимость, прославились в Европе храбростью и великодушием. По согласию всех ротных командиров телесные наказания в полку были отменены. Они стали просто немыслимы. Командир Семеновского полка Яков Алексеевич Потемкин, славно воевавший с французами, человек справедливый и любимый солдатами, дал на отмену разрешение.
Вот так. «Благодетельные перемены», о которых я тосковал, в которые не верил еще лет пять назад, крадучись, стороной начинают осуществляться. Но приходят они не сверху, откуда их ждали.
Пожалуй, иначе и быть не могло. От стен более тридцати лет назад рухнувшей Бастилии до сих пор идут круги по воде. В январе этого года в Испании Риего со своим батальоном возглавил революцию. И спустя два месяца Фердинанд VII вынужден был признать конституцию и отменил инквизицию. В июле — восстание карбонариев в Неаполе, и неаполитанский король тоже признал конституцию. В августе — начало революции в Португалии. Европа дышит восстаниями.
За окном падает снежок. Медленно и плавно. Весь кадетский плац покрыт белоснежной пеленой, а за ним белая стена, прежде говорящая стена, а теперь безмолвная, как безмолвен в этот час и весь наш кадетский монастырь. А давно ли шум и тревога, охватившие всю столицу, перекатывались и через нашу ограду? Теперь все затихло. А может, и забылось? Но забывать сие не должно. И я долгом своим почитаю записать все как было, ибо даже по свежим следам события слухи, легенды и мифы исказили картину происшедшего.
Расформирован Семеновский полк. Краса и гордость армии российской.
За что же постигло его такое наказание? Лица начальствующие назвали то, что произошло в полку, бунтом. А была только попытка задавленных, приниженных солдат, достоинство которых начали было щадить, а потом снова ввергли в унижение и позор, — была попытка вернуть свое достоинство. С чего же это началось? Как и в любом нашем общественном событии, все началось с интриг и произвола.
Великий князь Михаил Павлович, о добром сердце какового принято у нас так много говорить, был назначен начальником пешей гвардейской бригады. Когда он узнал, что семеновские офицеры не бьют своих солдат, это показалось ему признаком вреднейшего вольнодумства. Он искал повода обвинить полк в развале воинской дисциплины. Являлся среди ночи, устраивал неожиданные наезды во время дежурств в надежде найти хоть малейшею неисправность. Но тщетно. Всюду находил самое строгое выполнение уставной службы. Это бесило его еще более. Наконец выход был найден. Кто-то — говорят, что Аракчеев, подсказал ему, что рыба гниет с головы. Что все дело в попустительстве Потемкина. С помощью Аракчеева он добился удаления Потемкина, командира полка, обвиненного в излишнем мягкосердечии. На его место был назначен известный своей бессмысленной жестокостью Шварц. Рассказам о нем конца не было. Он приказывал солдатам снимать сапоги, когда был недоволен маршировкой, и заставлял их голыми ногами проходить церемониальным маршем по скошенной стерне. Свист шпицрутенов не умолкал. Но офицеры из Калужского полка, где он начальствовал прежде, утешали семеновцев: «Это еще что! Когда он над нами командовал, за городом был погост имени Шварца».
Но и в Семеновском полку было не лучше. Подсчитано, что с 1 мая по 3 октября наказано розгами 44 человека. В общей сложности выдано 14250 ударов.
Шварцу доставляли удовольствие не только физические страдания солдат, но и постоянное попрание их достоинства. Нередко он выстраивал солдат в две шеренги и заставлял их плевать в лицо друг другу.
Не выдержав непрестанного надругательства, гренадерская рота, которая считалась у семеновцев главной, принесла жалобу на командира полка. В ответ вся рота была отправлена в Петропавловскую крепость. Тогда остальные одиннадцать рот вышли из казарм и потребовали, чтобы отпустили гренадеров или посадили весь полк в крепость. Они искали Шварца, но он спрятался в навозную кучу. Солдаты не желали расходиться по казармам. Их стращали, говорили, что пришлют конницу и шесть пушек. На это было отвечено: «Под Бородином мы поболе шести видали».
Примчался великий князь Михаил Павлович, допрашивал солдат, что их заставило так поступить. Вопрос глупый и бессмысленный. В жалобе было изложено все. И, не вдаваясь в подробности, великому князю ответили: «То, что вы променяли нас на немца». В ответе этом я вижу великое достоинство, пробудившееся у семеновских солдат. Не беспримерная жестокость и произвол Шварца оказались важнее всего, а то, что, отдав ему солдат под начало, не посчитались с их заслугами перед отчизной. Начальство на это посмотрело иначе, и была создана комиссия, чтобы расследовать, кто произнес эти крамольные слова. Виновного никто не выдал.
Государь в это время был в Европе на конгрессе. В городе полный переполох. Курьеры, ефрейторы, жандармы скакали днем и ночью к генерал-губернатору Милорадовичу, а от него к командирам полков. Весь Петербургский военный округ находился в состоянии боевой готовности. По городу с места на место развозили пушки, народ высыпал на улицы, среди толпы рыскали жандармы. Ходили слухи, что выпущены какие-то прокламации, что идут обыски и аресты.
Наконец весь Семеновский полк заключают в крепость. Солдаты ждут своей участи.
Указ императора поразил всех. Весь Семеновский полк приказано было распределить в разные провинциальные полки. Офицеров перевести из гвардии в армейские части, подалее от столицы. Первую роту, ту, которая подала жалобу, и полковника Шварца предать военному суду.
За что же судили Шварца? За жестокость? О, нет! За трусость его судили. За то, что спрятался от солдат в навозной куче. Приговор суда по делу полковника Шварца вначале порадовал многих. Его присудили к смертной казни. Но вмешались высокие лица, и смертная казнь была заменена, с беспримерной мягкостью, отстранением от должности без права вступать в военную службу.
Мне не жаль, что полковник Шварц остался в живых. Французы говорят: «Страшно преступление, а не эшафот». Пусть вечно ходит с этим клеймом.