Записка Соймонова неуклюже, но верно отражала идеи меркантилизма, модные в то время в России. Рылееву вспомнился Юсти, читанный еще в Острогожске. Меркантилисты считали внешнюю торговлю главным источником обогащения государства. Подумалось, что но случайно перевод книги популяризатора их идей принадлежал Денису Фонвизину.
Внешнюю торговлю Юсти рассматривал как одну из форм государственной деятельности. Мысль эту развивал образно: «Что нам делать шпагою, — отвечают дети отцу, вручающему им дворянский меч, — когда, кроме голода, не имеем мы других неприятелей».
Вспомнив этот отрывочек, Рылеев задумался. Так ли уж модна была книжка Юсти в среде екатерининского дворянства? Русские дворяне тех времен, развращенные подачками и привилегиями, даримыми императрицей, ценили эту книжку чисто платонически. Торговля внешняя, так же как и внутренняя, требует времени и усилий. Русский дворянин к этому не расположен.
Иначе на это смотрело правительство, надеясь новыми привилегиями возбудить энергию дворянства. Опытные экономисты уже чуяли упадок барщинного хозяйства. Следовало бы подхлестнуть помещиков новыми поощрениями. Как и всегда, подарки дарились за чужой счет. Во множестве екатерининских комиссий отмечалось, что вместо ожидаемого поправления русскому купечеству готовится большое отягощение, так как дворянству будет предоставлена возможность пользоваться купеческим правом, от чего купечество неминуемо придет в разорение.
Эта фраза, выраженная корявым, казенным языком, поразила тогда Рылеева. Тут не было и следа озабоченности, беспокойства о том, что целое сословие, может самое деятельное в стране, придет в упадок. Может, новыми законами двигал страх перед третьим сословием, которое в конце концов взорвало династию Бурбонов? Может, маячили перед глазами гильотины и виселицы Великой французской революции? Может, страх, бессмысленный страх перед грядущими переменами застил очи императрицы и заставлял ее всеми благодеяниями подкупать опору престола — дворянство? Но это же близоруко! Чем больше сословий охватывает недовольство, чем более усиливаются притеснения самодержавной власти, тем скорее возникают бунты, восстания. И тут впервые мелькнула мысль: вот где — среди купечества — надо искать армию для будущего переворота, замышленного тайным обществом.
Сколько обманутых надежд! Ведь когда башковитый купец Шелихов и его компаньон Голиков обратились в комиссию по коммерции с обстоятельным проектом об обширной монопольной компании и комиссия одобрила проект, Екатерина с решением этим не согласилась. Высочайше отказала в ссуде в двести тысяч рублей, в исключительном праве на плаванье и торговлю, будучи противницей всяческих монополий. Не разрешила и охрану под военной командой в сто человек.
Взамен утверждения проекта купцам были пожалованы шпаги и медали для ношения на шее с портретом ее величества с одной стороны, а с другой — с изъяснением, за что даны.
Так закончились в конце восемнадцатого века мечты Шелихова о грандиозной компании, наподобие Ост-Индской, на севере России. Вникая в историю освоения этого края, Рылеев не мог не любоваться талантом и воображением русского купца-самородка Шелихова. Тут было не только желание загребать деньгу, но ревнивое, высокое патриотическое чувство.
После того как рухнул проект, похеренный императрицей, Шелихов, нацепив медаль на шею и шпагу на бок, запасся терпением в ожидании более благоприятных обстоятельств и добился от иркутского генерал-губернатора разрешения на построение поселения к вящей славе русской империи.
По мысли Шелихова, строить такое поселение следовало не на острове, а на «матерой земле», куда трудно было проникнуть иностранцам. Селение промышленников мечтал он превратить в город и назвать его звучным именем «Славороссия». Все было продумано до самых малых подробностей. Планировка улиц, прямых и широких, монументальные ворота — «русские ворота» — должны были открывать въезд в город. Соорудить редуты и батареи — двадцать пушек, направленных во все стороны света. И, наконец, обученные «музыке» мальчики должны бить в барабаны по вечерам, а иногда и «играть музыку». И даже мастеровые, живущие в благословенном этом городе, по-видимому скорняки, кожевники, шорники, должны были получать от городского правления куртки наподобие военных и какое-нибудь оружие, хотя бы штык на бок.
Такая вот Аркадия представлялась иркутскому купцу Шелихову во славу отчизны. Мечтатель не дожил до осуществления своего проекта и скончался. Управление всеми делами оставил на долю «печальной жены своей и детей».
После его смерти понадобились годы борьбы между конкурирующими компаниями и помехами правительства, чтобы возникла нынешняя Российско-американская компания. И теперь, четверть века спустя, все еще возникают непроходимые заслоны, мешающие свободно действовать.
Погрузившись в историю, предваряющую возникновение Российско-американской компании, Рылеев ужаснулся тому, как самодержавные капризы сковывали частное предпринимательство. Теперь только ему стали понятны слова Мордвинова о делах общегосударственных. И как это он не уловил иронии в его словах!
Он знал, что происходило в ту пору в сношениях с иностранными державами. Америка и Англия недвусмысленно протестовали против проникновения России на американский континент. Америка опасалась дальнейшего проникновения русских. Англия — сокращения рыболовства и китоловства вдоль берегов, занятых русскими. Были заключены соответствующие конвенции, сильно ограничивающие права русских, и в особенности права Российско-американской компании, на американском континенте. Александр легко соглашался на все, опасаясь обострения отношений с Англией на Востоке. Опасения преувеличивались до такой степени, что притеснения эти доходили до смешных мелочей. Зачем-то понадобилось, чтобы был смещен Баранов — правитель колоний, каргопольский купец, занимавший эту должность в течение многих лет. Потребовали, чтобы его заменил человек, ничего не смысливший в деле, но с немецкой фамилией Гагемейстер.
Купечество все более и более урезалось в своих правах, и даже руководство правлением акционерной компании почти полностью перешло к бюрократии. Из восемнадцати акционеров, имевших право голоса в компании, десять принадлежали к крупным правительственным чинам, таким, как управляющий государственным Заемным банком граф Хвостов, тайный советник князь Дондуков-Корсаков, граф Петр Ивелич, и прочим немаловажным персонам. Купцов сначала отстранили от общего управления компанией, затем от руководства колониальными промыслами и наконец поставили всю коммерческую деятельность компании под строгий правительственный контроль.
Отдаленность причин, вызывавших все это, возмущала Рылеева. Суть заключалась в том, что император Александр во что бы то ни стало желал сохранить Священный союз. Он заключал конвенции с немцами, англичанами, американцами, делая бесчисленные уступки на американском континенте, лишь бы уцелел нерушимый покой на европейском. Все это означало крах грандиозных замыслов, которые когда-то вынашивало и само правительство и за которые так держались купеческие круги. По мнению Рылеева, быть не могло, чтобы в среде купечества не назревали оппозиционные настроения. И он всей душой разделял их.
В короткий срок он до такой степени проникся патриотическим чувством к месту своей работы и к интересам компании, что не забывал упомянуть о ней в частных письмах и писал в Москву барону Штейнгелю по поводу избрания членом совета адмирала Головнина: «Знаю, что он упрям, любит умничать; зато он стоек перед правительством, а в теперешнем положении компании это нужно».
Как-то так получилось, что не без помощи Рылеева вошли в круг Российско-американской компании некоторые члены тайного общества, такие, как Батеньков, Александр Бестужев и близкие им по духу морские офицеры Завалишин, Романов, посетившие дальние края и носившиеся с разными проектами их освоения. Проекты эти погружались в правительственных канцеляриях в безмятежное небытие, и все упования их авторов были теперь обращены к Российско-американской компании в надежде, что она двинет дело.