Еву не тяготило одиночество, даже наоборот – она ощущала себя в безопасности. Кто-то, быть может кто-то из повстанцев, толкнулся в дверь, но она не издала ни звука, и они ушли прочь. К счастью, всем было известно, что здесь нечего грабить. Слушая по радио сообщения из-за рубежа, Ева узнала, что ситуация постепенно меняется к худшему, и с нетерпением дожидалась переломного момента, укладывая волосы, полируя ногти и делая маникюр. Единственное, чего ей здесь не хватало, – это ванны. В этой комнатке Ева могла только обтереться горячей водой, но и это она принимала без особого огорчения – ведь до семнадцати лет она не могла себе позволить и такой радости. А когда она доберется до Запада, у нее будет все то, о чем она мечтала так долго, – и не только это.
Еву совершенно не заботило, что произойдет дальше с Венгрией. Политика ее совершенно не волновала. Ни одно правительство не беспокоится о том народе, которым оно правит. И все надежды венгров вырваться из русских объятий, судя по тому, что говорил ее бывший любовник, – не более чем мыльные пузыри. Размышления об этом только подтверждали правильность ее поступков. Господь Бог предпочитает помогать тем, кто сам старается выбраться из капкана, а не тем, кто ждет, когда им протянут руку помощи.
И вот наступил день, когда, выслушав последние новости «Радио Свободы», она начала готовиться к уходу. В Будапеште воцарилась анархия. «Сейчас – самое время», – трезво решила она. Целый день ушел на то, чтобы перекрасить волосы в скучный тускло-коричневый цвет и изменить внешность. Она густо напудрила лицо, провела другую линию бровей, по-другому выкрасила губы и в довершение напялила на себя очки, которые украла в доме у одного из своих клиентов. Ева потом сменила линзы на простые стекла. После этого она переоделась в простое платье, толстые чулки, уродливые туфли, а поверх накинула дешевое пальто ужасного серого цвета. После этого вряд ли кто мог узнать в ней прежнюю Еву.
В полночь Ева выскользнула из магазинчика, тщательно заперев его, чтобы на всякий случай иметь место для отступления. Ключ она запрятала в бутылке среди пустых коробок и бумаг. Но после тех сведений, которые передали по радио, Ева почти не сомневалась в том, что вряд ли вернется сюда.
Подхватив драгоценный саквояж с кремами, она двинулась навстречу своей судьбе. Двигаться приходилось очень медленно, поскольку саквояж был неподъемно тяжелым, Еве постоянно приходилось ставить его, чтобы передохнуть и помассировать занемевшие руки. Стараясь идти глухими дворами, по узким темным улочкам, не задерживаясь ни на минуту, она перешагивала через распростертые на тротуаре тела, проходила сквозь баррикады, мимо перевернутых трамваев и все еще пылающих танков. Переходя пустынную площадь, все еще хранившую запах порохового дыма после перестрелки, которая теперь слышалась в некотором отдалении, Ева задержалась ненадолго, чтобы всмотреться в темное лицо офицера секретной службы, подвешенного за лодыжки к ветке дерева. Это не был ее любовник. Но он мог с таким же успехом висеть где-нибудь на другом дереве. Одна за другой рвались нити, связывавшие ее с Родиной.
Ева не имела никаких известий и от Ласло уже больше недели. Но чувствовала, что с его стороны ее будущему ничто не грозит. Как бы там ни было, но Анна Фаркас должна исчезнуть с лица земли.
Подойдя к цели, она выждала некоторое время, чтобы убедиться, что может войти беспрепятственно. «Дюна-отель» все еще занимали корреспонденты с Запада. Она высматривала одного из них, которого знала. Их познакомила журналистка, которая была клиенткой Евы. Знакомство их перешло в легкий флирт, ничего другого Ева себе не позволила. Он называл ее на американский манер – косметичкой. Завидев корреспондента, она с рыданиями бросилась к нему на грудь. Сначала он даже не узнал ее. Еве пришлось назвать свое настоящее имя: «Это я, Анна Фаркас».
– Анна! Господи Боже мой, что ты сотворила с собой?
– Я вынуждена… ты не знаешь ничего…пожалуйста, выслушай меня, я должна рассказать тебе все.
Он подвел ее к перилам, и там Ева выложила ему тщательно продуманную во всех деталях версию: она была агентом, ее занятия косметикой давали свободу передвижения по городу для сбора информации. Ее внедрили к одному русскому послу, а затем с той же самой целью – к офицеру секретной службы. Именно по требованию подпольного комитета она вынуждена была стать любовницей русского. Но теперь, когда Ласло исчез, нет ни одного человека, кто бы мог очистить ее имя, сообщить истинную правду о случившемся, рассказать, какой опасности она подвергала себя всякий раз.