– Нет, – возразил Кристофер, – ребенок красив не только с моей точки зрения. Спроси любого. Да хотя бы эту девчушку.
– Какую девчушку? – безмятежно переспросила Ева.
– Мне тут попалась одна на кухне, когда мы отмечали рождение нашего малыша. Одни глазищи и нос. Сестра Урсулы.
По его словам Ева сразу догадалась, о ком идет речь, и осторожно перевела разговор на другое:
– А ты собираешься и дальше называть сына малышом?
– Да, как и меня называли долгое время.
– Я не согласна. Пусть его называют только Кристофером.
Кристофер-старший не стал возражать.
– А когда мы сможем показать его матери?
– Как только я сама оправлюсь и смогу поехать к ней.
– Там мы его и окрестим. Как всех Бингхэмов.
– Как хочешь, дорогой, – кивнула Ева.
А вот то, что хотелось бы сделать ей, Ева определила со свойственной ей безжалостностью. Не только Урсула, но и Элен, и миссис Бюншли исчезли из жизни Алекс. Кончились путешествия на кухню, ожидание и вознаграждение за ожидание. Люди, которых Алекс полюбила, исчезли из ее жизни, как это уже было однажды. Словно существовал закон против тех, с кем она успевала сродниться. Снова она оказалась предоставленной самой себе. До тех пор, пока не явилась новая няня, Уилсон. Это была довольно живая, неглупая пятидесятилетняя женщина. Она была построже, чем Урсула, и глаза ее не светились тем мягким светом, как у миссис Бюншли. Но и не злая – главной ее заботой было то, чтобы Алекс следовала заведенным правилам. Но девочка поняла, что ее няня относится к тому типу людей, который она никогда не сможет полюбить. И так продолжалось до тех пор, пока не приехала мисс Паттерсон, которая должна была давать ей уроки. С ее появлением Алекс словно возродилась – она не только полюбила сама, но и, о счастье, полюбили наконец и ее. Няня Уилсон так и осталась для Алекс навсегда няней Уилсон. Зато Маргарет Паттерсон вскоре превратилась просто в Пэтси.
Как-то, когда Алекс устроилась на своем излюбленном месте – на подоконнике, она увидела, какая суматоха царит у дверей. Из дома к машине сновали слуги с чемоданами. Это означало одно: кто-то собирался уезжать.
– Что там такое творится? – спросила Алекс у няни Уилсон.
– Мистер Кристофер хочет отвезти сына в Америку.
– А мне тоже придется поехать с ними?
– Нет, мы останемся здесь.
– А остальные?
– Кое-кто из прислуги – кто будет готовить, стирать, убирать дом, – тоже останутся с нами.
– А мисс Паттерсон?
– Разумеется, она останется здесь.
– А госпожа когда-нибудь вернется сюда?
– Ну а как же! Ведь это ее дом.
Чуть позже няня Уилсон говорила с Маргарет Паттерсон:
– Вопросы, сплошные вопросы, и, надо сказать, я бы тоже не отказалась получить на кое-какие из них ответы. Вам отдали какие-нибудь распоряжения относительно девочки?
– Только заниматься, как и прежде. И слава Богу, потому что она занимается с большой охотой.
– Да, она совершенно не похожа на нынешних детишек. Непривычно тихая и смирная для шестилетнего ребенка.
– Но тем не менее весьма сообразительная. Мне еще не попадались дети, которые бы учились с такой жадностью и с таким интересом. Она учится с наслаждением.
– А что ей еще остается делать? У меня такое впечатление, что девочка очень одинока, вряд ли она была кому-нибудь нужна.
– Мне тоже так кажется.
Но именно ей, Пэтси, когда они сблизились, Алекс рассказала о себе всю правду. Про то, что ее отец всегда уверял, что мать Алекс умерла. А Мэри Брент – Алекс никогда не называла ее бабушкой – почему-то привезла ее сюда, на виллу, и сказала, что рыжеволосая женщина – Пэтси заметила, что даже упоминание о ней повергает Алекс в ужас, – это и есть ее мама. И она совсем не умерла, а, наоборот, очень даже жива.
– Ты ведь никому ничего не расскажешь? – спрашивала ее Алекс. – Не думаю, что я нравлюсь ей, и я боюсь, что она выгонит меня отсюда. А теперь мне этого совсем не хочется.
– Никто не собирается тебя выгонять, – успокоила ее Пэтси. – Ты будешь жить здесь, и за тобой будет присматривать няня Уилсон, а заниматься ты будешь со мной. Ни единая душа ни о чем не прознает. Это будет наша с тобой тайна.
Алекс рассказывала и про Мэри Брент.
– Никто не любит меня, – грустно призналась Алекс. – Даже Мэри. Когда папа умер, она сказала, что я – плод греха. Почему? Разве я плохая?
– Конечно же, нет. У этой Мэри Брент устаревшие представления о жизни – только и всего. Так частенько случается со старыми людьми. – Но ты ведь не старая? – с нежностью глядя на Пэтси, спросила Алекс.