– Не такая уж молодая, детка, но надеюсь, что и не очень старая.
И чудесные денечки потекли один за другим. С тех пор как умер ее отец, Алекс впервые снова почувствовала себя счастливой.
Но через четыре месяца все вернулось на круги своя – приехали хозяева. И Пэтси снова следила за тем, чтобы Алекс никому не попадалась на глаза. Они занимались с девяти до часу дня, а потом с черного хода спускались в сад, и Пэтси рассказывала, как называются цветы в саду, кустарники и деревья. Иной раз они оставались на лужайке и читали там под деревьями, играли в прятки или даже бегали наперегонки. И вдруг однажды их обеих позвали к хозяйке.
– Мадам хочет видеть девочку, – важно заявила няня Уилсон. – Переоденься в самое лучшее платье. И поторопись, нельзя заставлять мадам ждать.
Алекс, побледнев, взглянула на Пэтси широко раскрытыми от ужаса глазами.
– Ей хочется узнать, как идут твои дела, – успокоила ее Пэтси. – Посмотреть, как ты выросла и похорошела, я уверена.
– Идем со мной, – попросила Алекс… – Пожалуйста.
Маргарет Паттерсон взглянула на Уилсон – та кивнула.
– Так, наверно, будет лучше, – сказала она. – Встреча пройдет спокойнее.
Когда они подошли к дверям, няня взяла Алекс за руку и ввела в комнату мадам, отделанную зеленым с золотом. Сама мадам сидела в большом золотом кресле. Вместе с ней в комнате находился еще один человек – пожилой мужчина, одетый в черное.
– Вот ребенок, – без всякого выражения проговорила рыжеволосая женщина.
Мужчина улыбнулся и протянул руку.
– Значит, это и есть Алекс, – сказал он. – Подойди поближе. Дай я погляжу на тебя.
Алекс посмотрела на няню, которая слегка подтолкнула ее вперед:
– Иди же и будь вежливой, как я учила тебя.
Алекс шагнула вперед и вежливо поздоровалась с незнакомцем.
– Ну хорошо, – добродушным тоном проговорил мужчина. – Ты стала уже совсем большой симпатичной девочкой. – И он начал расспрашивать Алекс о том, сколько ей лет, что ей больше всего нравится делать и молится ли она каждый вечер перед сном. Алекс кивала. Он очень осторожно расспросил ее и о том, как она себя чувствует. Хорошо ли ест. Счастлива ли. Кто присматривает за ней.
– Няня Уилсон и Пэтси, – ответила Алекс.
– Няню я вижу, а где же Пэтси?
И когда появилась Пэтси, то ей тоже – как и няне– было задано несколько вопросов. Все это продолжалось не очень долго, и Алекс показалось, что рыжеволосая женщина, которая смотрела все это время в окно, на самом деле слышала каждое слово.
После того как их отпустили, Алекс устремилась вперед, чтобы поскорее оказаться в той части дома, где она чувствовала себя в безопасности, но все-таки она расслышала, как няня и Пэтси переговариваются между собой.
– Что бы это могло значить? – удивлялась няня Уилсон, сгоравшая от любопытства.
– Наверное, это какой-нибудь ее опекун, – предположила Пэтси.
– Да, он расспрашивал обо всем, – и, помедлив, няня добавила, – нет, хотела бы я, чтобы кто-нибудь объяснил, в чем тут дело.
А Пэтси размышляла о Еве Черни. Эта женщина ни разу даже не взглянула в сторону девочки, не сказала ни одного слова. Она делала вид, что всего лишь исполняет некий долг и ничего более. «Наверное, она через некоторое время пришлет за мной», – решила Пэтси. Но вызова так и не последовало.
И жизнь в доме как бы снова раскололась и потекла, разделившись на два не пересекавшихся потока. В одной жизни царствовал ребенок, которому отдавалось все внимание и вся любовь. Его няня и горничная были француженками и не говорили по-английски. Пэтси, которая довольно бегло говорила по-французски, не обращала внимания на их высокомерные выходки. Частенько бывало, когда она с Алекс прогуливалась по саду и вдруг встречалась с французской няней мальчика, та тут же сворачивала на другую аллею, или когда горничная, сталкиваясь с миссис Паттерсон и Алекс на лестнице или в дверях, отскакивала в сторону, словно боялась прикоснуться к ним.
Об Алекс заботились, ей покупали красивые платья, в ее комнате всегда было убрано, но на родительскую ласку и намека не было. Няня Уилсон по-своему была добра и внимательна, но всю свою любовь Алекс обратила на Пэтси. И добрая умная Пэтси отвечала ей тем же.
Самое лучшее время было то, когда они были предоставлены сами себе. Это случалось, когда Ева уезжала куда-нибудь по делам вместе с сыном. Тогда наступал настоящий праздник. Алекс могла шуметь, сколько хотела, бегать взад-вперед по деревянной лестнице на третий этаж, а затем снова на первый, где повсюду были расстелены ковры, совать нос на кухню – что ей очень нравилось, потихоньку утаскивать лакомые кусочки прямо из-под рук повара. Она, смеясь, носилась по саду вместе с Карро – огромной собакой, которая принадлежала Леону, главному садовнику. Когда приезжала мадам, Карро тоже исчезал из поля зрения. Очередное появление мадам слуги встретили с особенным воодушевлением, поскольку стало известно, что она снова зачала, а хозяин сам не свой от счастья. По этому поводу тотчас после приезда было устроено празднество. Весь дом сиял, объятый светом, играл оркестр, голоса гостей доносились до верхнего этажа дома. Чаще всего в этом гуле слышался громкий смех мадам и ее мужа. Про Алекс все словно забыли. Мадам не вспомнила о ней и тогда, когда отметили ее день рождения. У Алекс на столе в тот день стоял пирог со свечками, она получила и подарки – их было всего три. И как всегда – ничего от мадам.