Алекс увидела, как слезы закапали на черное платье Памелы.
– Ах, зачем от только сел в эту проклятую машину! Я ведь говорила, что в таком гневе, в таком состоянии ему противопоказано садиться за руль.
– В гневе?
– Он почти целый час до того разговаривал с Евой по телефону. И впал в такое бешенство, весь даже трясся.
– Господи, из-за чего?
– Он в чем-то проштрафился – ерунда какая-то… Но ей каким-то образом удалось подцепить его на крючок. Крис вынужден был согласиться с ее требованиями и принять ее условия. Пойти на то, чего она давно от него хотела – заняться бизнесом.
– Крис терпеть не мог всего, что имело отношение к ее работе…
– Но она не желала смириться… И, как всегда, сумела добиться своего.
– Итак, – медленно проговорила Алекс. – Крис сел в свою машину в тот момент, когда его душила ярость.
– Ярость и отчаяние. Иной раз на него нападали эти приступы. «Она выжимает из меня все соки», – говорил он в таких случаях. Стоило ему только чуть-чуть оступиться, как тотчас захлопывался капкан. У него была единственная возможность уклоняться от нападок – слегка пококетничать с ней, – Памела передернула плечами. – Это было всегда так мерзко, как… настоящее кровосмесительство.
– Я часто задумывалась над тем, – без всякого выражения проговорила Алекс, – почему мать всегда выбирала любовников, которые оказывались ровесниками Криса.
Серые глаза Памелы встретились с глазами Алекс.
– Ну конечно, – сказала она, – и последние ее приятели были приблизительно его возраста. – И не сводя глаз с Алекс, Памела спросила снова: – Но мне все-таки непонятно, почему ты вернулась?
– Меня вынудили, – ответила Алекс.
– Макс? Ради него ты готова пойти на все. Так ведь?
– Я очень многим обязана ему, – ответила Алекс просто. – Если бы кто-то другой попросил меня… – Она покачала головой.
Памела дотронулась до плеча Алекс:
– Но я очень рада, что ты оказалась здесь. Все это, что связано с Крисом, машиной, так ужасно… И в клинику она не разрешила меня пускать. – Памела снова переменила тему. – А что ты сказала ей?
– Ничего. Я и слова не успела вымолвить. Только позвала ее. Она повернулась, увидела меня и тут же впала в свое состояние.
– Странно, – задумчиво проговорила Памела.
«А, может, как раз ничего странного и нет, – подумала Алекс. – Она просила прощения не у меня. А как бы через меня. Ее терзало чувство вины. Ведь Крис после разговора с ней пытался излить злость так, как он мог, и координация у него была не та, что обычно. Или он сознательно пошел на это? Нет. Тут явное противоречие. Ведь Памела сказала, что он хотел продолжить занятия..» – Алекс считала, что при решении такого рода задач каждое слово, как в клеточке кроссворда, должно точно укладываться в логическую цепочку.
У Алекс был трезвый склад ума, именно благодаря этому она всегда рассчитывала в жизни только на собственные силы. Ей доводилось переживать очень глубокие разочарования, она знала, что такое тыкаться в углы в поисках выхода. И сама пришла к тому же выводу, что и героиня романа Джорджа Элиота: «Лучше подавить эмоции в зародыше, чем потом переживать из-за того, что произойдет, когда им дашь выход». Джордж Элиот – это то, о чем ее мать никогда и слыхом не слыхивала. Многие знакомые знали, что перед встречей с Евой Черни лучше принять успокоительное. Алекс сумела на долгое время полностью вычеркнуть все, что связано с матерью, и из своей жизни, и из памяти.
«Почему мадам так не любит меня? – допытывалась Алекс у Пэтси в детстве. – Что я такого ей сделала?» – «Ничего. Ничего такого. Твоя мама превозносит красоту. И ей неважно, какая ты на самом деле, для нее важно, как ты выглядишь. Но мы-то ведь знаем, что это неверно, правда? Помнишь, мы читали об этом? Ева не видит вокруг никого, кроме себя самой. Но она забывает об одной вещи: красота дается не навечно. Однажды она поймет это и ужаснется».
«Неужели Макс прав? – уже позднее, когда стелила себе постель, вернулась к этой мысли Алекс. – Неужели Ева наконец поняла, что не станет моложе, чего столь упорно добивалась все эти годы? Может быть, поэтому, а вовсе не из-за Криса, она выбирала молодых любовников?»
А может быть, смерть Криса заставила Еву заглянуть в глубины своей души? Или это всего лишь ужас от осознания содеянного? Или она тайно ходила в собор? В самом деле, о ней так мало известно, но Алекс может попросить вспомнить о ней других людей. Мэри Брент, например, – эту зловредную, эгоистичную до мозга костей женщину. Она-то выложит все, что знает. Эта никого не пожалеет. Алекс до сих пор помнила, как она зловещим голосом говорила: «Ты будешь гореть в аду, помяни мое слово!» «Может быть, Ева вспомнила про кару и испугалась? – продолжала размышлять Алекс. – Во всяком случае, легче поверить, что она испугалась, чем во что-либо другое.
Ладно, – в конце концов решила она, забираясь в узкую кровать в комнате, заполненной призраками ее детства. – Думаю, мне удастся, как всегда, докопаться до самой сути. Главное – начать. Так что вперед? – спросила она саму себя. И сама же ответила: – Вперед, Алекс!»
4
Вена и Лондон, 1956–1957
Оказавшись в Вене, Ева не собиралась селиться ни в одном из лагерей для перемещенных лиц. И чтобы завершить выполнение очередного пункта своего Великого плана, Ева должна была иметь возможность беспрепятственно передвигаться по городу и избегать неожиданных встреч со своими бывшими соотечественниками. Ее не прельщала перспектива быть узнанной кем-нибудь из своих. Она отправилась прямо к своему другу-корреспонденту – тоже газетчику.
– Мне страшно идти в лагерь, – объясняла она ему. – Мне говорили, в этих лагерях есть люди, которые только делают вид, что скрываются. На самом деле это тайные агенты, которые вылавливают и переправляют назад в Венгрию тех, кто им нужен. Единственное спасение для меня – затеряться в большом городе.
Ева любого могла убедить, что вместо луны он видит на небе круг сыра, поэтому ее знакомый с первого слова поверил ей и проглотил наживку.
– У меня есть деньги, – гордо заявила она. – Мне удалось накопить немного на всякий случай, поскольку я занималась своим делом, так что я могу заплатить за жилье. Если бы только вам удалось найти мне хоть какую-нибудь комнатку…
Газетчик обратился за помощью к своему старому другу еще по университету – скромному, застенчивому сорокачетырехлетнему бакалавру по имени Джон Брент, который преподавал английский язык в одной из частных школ Вены. Он жил в небольшой квартирке огромного дома, который некогда принадлежал весьма богатому семейству. В его квартире было три комнаты, не считая кухни и ванной: спальня, гостиная и кабинет, в который вел отдельный вход. Его-то, по мнению корреспондента, можно было превратить в идеальную комнату для молодой женщины. Джон поначалу колебался. Его волновало, как все будет выглядеть с точки зрения морали, – в 1956 году взгляды были строгие! Но его сомнения улетучились вмиг, когда он увидел Еву.
– Она совсем не похожа на шпионку, – сказал он, с сомнением и недоверием оглядывая девушку в очках, одетую в грубое свободное пальто.
Ева прошла в маленькую комнатку, в которой почти не было мебели. Между нею и спальней Джона находилась гостиная – так что они были достаточно удалены друг от друга, во всяком случае, для того, чтобы все это выглядело вполне прилично с точки зрения старой горничной, приходившей к Джону убирать квартиру. Еве вручили ее собственный ключ. Джону не было надобности видеться с нею, исключая те случаи, когда она передавала ему плату за комнату.
И Джон почти напрочь забыл о ее существовании, поскольку Ева не напоминала лишний раз о своем присутствии. Но однажды он вернулся раньше обычного – в школе начались каникулы. Закрывая за собой входную дверь, он услышал шум в ванной комнате. Когда он повернулся, то увидел женщину, которую ни за что не узнал бы, встретив ее на улице. Женщину в расцвете своей красоты, излучающую чувственное обаяние, с потрясающе красивым лицом и с нимбом золотисто-рыжих волос. И только когда она засмеялась и заговорила, он понял, кто стоит перед ним.