– Не желаю больше говорить об этом! – возмущенно воскликнул Джон.
– Тогда расскажи, как все это происходило?
– Не твое дело!
Мать тяжело вздохнула:
– Я уже вижу плоды ее работы. Я буду молиться за тебя, мой мальчик, потому что ты идешь прямой дорогой в ад.
– Не желаю, чтобы ты говорила о Еве подобным образом.
– Если она живет в моем доме, я могу говорить о ней все, что хочу.
– Дом, может быть, и твой, но сейчас Ева полностью оплачивает все расходы по нему.
– Но ведь это ей требуется дополнительное отопление, а не мне. Ей нужен телефон, а не мне. Камин в вашей спальне и новое одеяло – тоже для вас, коли на то пошло. Так что не понимаю, о чем ты говоришь.
– Я говорю тебе о том, что Ева платит за все сама – включая и телевизор, который ты смотришь целыми днями.
Мэри Брент вынуждена была замолчать, а Джон, воспользовавшись паузой, укрылся в спальне. Но позже, лежа в кровати под новым тонким, из гагачьего пуха одеялом, он невольно принялся перебирать в памяти то, что высказала ему мать. В самом деле, Ева сейчас зарабатывала намного больше, чем получал он. Правдой было и то, что она совершенно не готовилась к появлению ребенка. Никаких пеленок, чепчиков, распашонок. «Пожалуй, мама права – это трудно понять, – подумал он. – Я-то знаю, что она не очень хочет, чтобы этот несчастный ребенок родился. Но рано или поздно он появится на свет, и кто будет присматривать за ним?» Он знал, что Ева не станет заниматься ребенком. В ее планах не было пункта «материнство».
– Почему бы тебе немного не передохнуть, – сказал он вскоре Еве. – Дела в салоне идут хорошо, деньги у тебя теперь есть.
– Но это только малая часть того, что я хочу иметь. Маленький салон в пригороде Лондона – это не то, о чем я мечтаю. Мне нужно гораздо большее.
– Но зачем?
Она посмотрела на него, как на сумасшедшего.
– Потому что такова моя судьба, – ответила она, словно это объясняло все.
«Она в самом деле верит, что ее ждет необыкновенная удача, – думал Джон. – И это ее убеждение не поколеблет никто».
Джон никак не мог понять, чего все-таки она хочет? Денег, славы, власти? «А как же счастье? – подумал он. – Или же она получит его с такой же легкостью, как и все остальное?» Ева была слишком независимой, слишком стремительной, чтобы Джон смог удержать ее. И все же она доставляла ему ту радость, которой он до сих пор не знал, и это была не только радость физической любви. Она умела заставить его смеяться, она изменила облик их холодного и неуютного дома, в который он теперь с удовольствием возвращался после работы, хотя случалось, что частенько Евы дома не было.
Ему нравилось возить ее в Лондон, рассматривать вместе с ней витрины магазинов. Ева с удовольствием останавливалась у роскошных витрин и восторженно говорила:
– В один прекрасный день у меня будет такая же.
А потом показывала на «роллс-ройс», проезжавший мимо, и тоже уверяла, что у нее будет такая машина. Джон слушал, снисходительно кивая, но считал, что это всего лишь сумасбродные мечты. Ева обожала ходить в кино – театр ей не так нравился, – а он почти все время, пока шел фильм, смотрел не на экран, а на ее лицо. И однажды осознал, что за этим божественным фасадом происходит титаническая работа: Ева не переставала все обдумывать и рассчитывать наперед.
И Джон внутренне соглашался с матерью.
«Да, – думал он, – Ева, конечно же, уедет. Судьба, в которую она так верит, будет манить ее и дальше. Но это уже произойдет без меня. Наша совместная жизнь, вероятно, скоро закончится». Но хотя он разгадал Евину суть и поверил в ее судьбу, его чувство к Еве не угасло. Джон вопреки всему продолжал считать себя счастливым человеком. Оставался только один вопрос – ребенок Евы и его будущее. Но теперь Джон отчетливо понимал, что все планы на будущее зависят только от Евы. Все будет так, как решит Ева.
5
Швейцария, 1988
Алекс и Памела уже заканчивали завтракать, когда вошел Джонеси, выполнявший роль сиделки при Еве, и сказал, что «мадам будет признательна, если дочь сможет уделить ей полчаса».
– Ты не совсем верно выполняешь ее поручение, – поправила его Алекс. – Мадам не просит, а приказывает.
– Я в точности передал то, что она сказала.
– Как она? – спросила Памела.
– Она еще сама не своя, в самом деле, сама не своя. Вот и все, что я могу сказать. Она приняла ванну – как обычно, – но это заняло у нее всего лишь десять минут. Это очень странно. Мы отослали массажистку, не стали заниматься лицом – вы ведь знаете, как такого рода вещи всегда волновали ее. Что-то тут не так, – медленно закончил Джонеси и вышел.
С лица Алекс еще некоторое время не сходило выражение недоумения, когда она смотрела вслед ушедшему молодому человеку.
Джонеси оказался в услужении у Евы лет семь назад, так что Алекс не доводилось встречаться с ним до сих пор, и она никак не могла понять, почему женщина, которая отдавала предпочтение только мужчинам-самцам, приблизила к себе юношу, который заботился о своем лице и холил себя так же, как и сама Ева. Волосы у него были выкрашены в розовый цвет, веки подведены голубым, щеки подрумянены, а линию губ делала еще более выразительной тщательно подобранная губная помада.
По словам Макса, он не только заботился о Еве и о ее гардеробе. Ему одному позволялось накладывать ей на лицо и шею душистые компрессы из травяных настоев, когда она уставала и нуждалась в отдыхе, он один мог протирать ее лоб губкой, смоченной уксусом, если болела голова, держать ее за руку, когда она начинала жалеть себя. Джонеси стал не только единственным поверенным Евы, который знал все тайны мадам. Только он имел право критиковать хозяйку. По словам Макса, Джонеси стоило только покачать головой, сложив губы сердечком, и Ева тотчас принимала сигнал и исчезала на минутку, чтобы снять бриллиантовый браслет или поменять шарф.
– Где она заполучила этого юношу? – спросила Алекс.
– В Голливуде. Ева закрутила тогда роман с кинозвездой, а Джонеси был у него камердинером. Вскоре выяснилось, что ее любовник бисексуал, и у него параллельно в приятелях два четырнадцатилетних мальчика. В отместку она ушла от него и увела Джонеси.
Этот раскрашенный маленький эльф являлся копилкой тщательно оберегаемых голливудских тайн. Он веселил Еву, заставляя ее смеяться, когда она выслушивала пикантные истории об интимных наклонностях и делах кинознаменитостей. Знаменитостей, которых Ева боготворила долгие годы. Вытаскивать это на божий свет, естественно, было невозможно, Джонеси предупредил, чем это могло обернуться и для него, и для нее. Именно благодаря Джонеси Ева познакомилась с одной бывшей суперзвездой, которая ко времени их встречи представляла собой взрывоопасную смесь неумолимого возраста, сексуальности и следов бурно прожитой жизни, состоявшей из съемок, секса, наркотиков и спиртного. Но эта стареющая звезда была сказочно богата – в свое время в зените своей славы молодая тогда актриса купила поместье, заплатив за землю по десяти долларов за акр, а через тридцать пять лет она продала его в тысячу раз дороже. К этому времени карьера бывшей звезды стремительно двигалась к закату, ее место заняли другие, как это часто случается в Голливуде. Она была исключена из списка А, в который вносили фамилии исполнителей лишь главных киноролей. И тогда Ева увезла актрису на свою оздоровительную ферму, которая находилась на берегу озера Тахо, где она и провела шесть недель. Ева занималась только ею: плаванье, массаж, гимнастика, компрессы, снова плаванье и так с утра до вечера. И когда актриса через полтора месяца вернулась, чтобы присутствовать на церемонии вручения Оскара, то выглядела она на двадцать лет моложе. Исчезла одутловатость лица, кожа приобрела прежнюю свежесть и эластичность, а тело – гибкость. Она произвела настоящую сенсацию. Ей сразу же предложили роль, правда, пока эпизодическую. И актриса, которая привыкла всегда видеть свое имя только в первых строчках титров, согласилась. Более того, она взяла контракт и провальсировала с ним, словно выпускница театральной школы, получившая диплом. Тем, кто допытывался, каким образом ей удалось добиться такого эффекта, она отвечала: «Это все Ева Черни!»