Петра. Приходи, у нас ведь есть что вспомнить!
Стибора. Ты сказала, что любишь меня…
Петра. Жалеешь?
Стибора. Еще раз повторяю… я ни о чем не буду спрашивать!
Тошека. Понимаете ли вы, насколько вы усложняете его жизнь?
Матери Стибора. Посуду бьют к счастью, девочка!
Петра. Я женюсь на тебе… ты ведь этого хочешь, правда?
Майки. Чужую семью я разбивать не стану!
Петра. Что будем делать, Лида?
Петрусовой. Что касается меня, то я не стану вам поперек дороги.
Снова вспыхнула лампочка. Лида прильнула к двери, прижала пылающий лоб к холодному стеклу.
Человек в мантии. Матисова…
Лида бессознательно сняла косынку, судорожно сжала в руке. И снова — тьма, грохочут колеса и снова звучат голоса:
Петра. Нам нужно выспаться и снова все обдумать…
Стибора. Все равно он на тебе не женится!
Лида (вскрикивает). Это неправда!
Но тут голос Петра повторяет ужасные слова.
Голос Петра. Мы ведь живем не в средневековье! Не устраивай истории из-за единственной ошибки!
Вспыхивает свет. Лида широко раскрытыми глазами уставилась в тьму за окном. Ей вдруг стало плохо, она ищет ручку двери, ей надо за что-то держаться.
Человек в мантии (предостерегающе). Лида!
Свет гаснет.
Лида. Петр!
Рыдание. Ветер. Вспыхивает свет. Скрипнула дверь, распахнутая ветром. За железный поручень зацепилась и развевается косынка. Площадка вагона пуста. Невыносимо грохочет поезд.
26
Кинопроекция моментально сменяется. Часть большого и высокого помещения, кафедра; затихающий, удаляющийся шум поезда переходит в неопределенный гул, источник которого прямо в зале, за спиной у зрителей. Это — большая аудитория университета. Входит осунувшийся Петрус, кладет на кафедру папку с лекцией, потом отходит в сторону выкурить сигарету. Тут он замечает Человека в мантии, который до сих пор стоит, в изнеможении прислонившись к боковой кулисе.
Петр (тихо). С добрым утром…
Человек в мантии кивает, он все еще не в состоянии вымолвить ни слова.
Петр (невольно горько усмехается). Доброе утро… Как люди привыкли к условностям… Самое страшное утро после самой страшной ночи, какую я когда-либо переживал. Вы уже знаете? Лида уехала. Человек в мантии (удивленно). Уехала?
Петр. Этот болван Краль отдал мне ее письмо только вечером! Она уехала тем же поездом, что и Лида… моя жена. Если б это не было смешно, я сказал бы, что кажусь себе Анной Карениной.
Человек в мантии. Анна Каренина…
Петр. Если бы я знал, что она едет тем же поездом…
Человек в мантии (печально). То вы поцеловали бы рельсы?
Петр. Простите, что вы?
Человек в мантии. Нет, ничего…
Петр. А мне теперь лекцию читать.
Человек в мантии. Ну, вы выдержите и это…
Петр. Да, жизнь, к сожалению, натренировала меня. Я не имею права обмануть их…
Человек в мантии. Так, так…
Из зала доносятся редкие аплодисменты.
Петр. Пора… Сегодня никто мне не скажет «ни пуха ни пера!»
Человек в мантии. Да, теперь никто…
Петр (гасит сигарету). Неважно, я пробьюсь! А не то я бы сам себе плюнул в лицо.
Ему удается твердо, уверенно подойти к кафедре; он слегка кланяется. Его встречают скупые, редкие аплодисменты: это его несколько удивило, он окидывает зал испытующим взглядом.
Человек в мантии. Вы ожидали более горячей встречи?
Петр. Меня еще мало знают.
Он уже снова спокоен, сосредоточен, уравновешен, машинально поправляет галстук. На мгновение рука его застывает — он вспоминает, что недавно этим жестом тайно приветствовал Лиду. Потом привычно заканчивает движение.
Петр. Я буду… (ему пришлось откашляться) я буду читать вместо доцента Бечваржа.
Волнение в аудитории, но оно сразу стихает. Петр вынул конспекты из папки. Держит их в руке, но это только на всякий случай, он говорит, не заглядывая в них.
Петр. Время, в которое мы живем, можно смело назвать новым возрождением. Это возрождение тем более глубоко, что его благотворное влияние охватывает самые широкие слои общества. Новые экономические отношения нашли свое естественное выражение в новых отношениях между людьми. Сегодня мы уже смело можем сказать, что они создали новую мораль.