А вскоре, как раз в день, когда Никсон произносил свою знаменитую речь, Луи получил приглашение работать в страховой компании. Не теряя времени даром, он тут же рассчитался, заметив, что работа – не ахти какая, но все-таки – ступенька вверх. А клоун, приносящий удачу, перешел по наследству к Двейну. Через месяц все в точности повторилось – Двейну тоже предложили место в страховой компании. И обладательницей талисмана стала я. А в ноябре меня уволили.
– Думаю, на этот раз клоун решил пошутить, – мрачно жаловалась я Луи в тот злополучный вечер.
Клоун закончил свой путь в конторе в мусорном ведре.
– Представляешь эту жуткую суету при подведении итогов года? К тому же выяснилось, что в семьдесят пятом предстоит сокращение. Они тщательно оценили работу всех сотрудников в отделе и пришли к выводу, что я – единственная, кто не отдается всецело службе! Господи, ну неужели не ясно, что, несмотря на то, что мне не нравится моя работа, я выполняю ее добросовестно!
– По крайней мере, у тебя есть муж, – сочувственно вставил слово в поток моих жалоб Луи.
Целую неделю после этого я сидела на телефоне и изливала душу всем, кого только могла поймать... Однажды вечером отправилась к Майклу на работу. И вот стою я в просторном холле, поджидая мужа. Разглядываю бронзовую дощечку с названием его фирмы «Кросвей энд Джордан». Разглядываю начищенную вывеску и думаю – чем черт не шутит, вдруг какой-нибудь гусь заметит меня. Скромную, безумно талантливую и работоспособную. И сразу скажет: «Девушка, подпишите контракт». Правда, меня смущала возможность наткнуться на одного из тех, кто мне раньше отказал. Вот уж кто при встрече со мной от удовольствия расцвел бы в улыбке – «смотрите-ка, вот та, что в углу. Ее не хватило даже на то, чтобы составлять рекламные объявления для каталогов». И охранники с позором выставят меня на улицу.
Я прождала Майкла целых полчаса, переминаясь с одной ноги на другую. И вдруг появился он, окруженный веселящейся компанией. Мужчины и женщины, все молодые и красивые, оживленно болтали и пересмеивались, и было, похоже, что это не толпа клерков, а группа членов молодежного элитарного клуба. Прежде я и не догадывалась, что работающие намного веселее безработных. Майкл, неотразимый в своей синей шерстяной куртке, обтягивающей широченные плечи, прощается со всеми и идет ко мне.
– Привет, моя милая женушка, – ласково говорит он и целует меня. – Что ты тут делаешь?
Но в его легком поцелуе скрыт совсем иной смысл – «думаю, контора – не лучшее место для проявления чувств».
Вытащив из кармана черные кожаные перчатки, он подхватил меня под руку, и мы направились к вертящимся дверям. Зимний воздух обдал нас волной холода, и Майкл настоял, чтобы я застегнулась на все пуговицы. Затем поинтересовался – отчего это я в туфлях, а не в сапогах. Ведь можно простудиться.
Мы медленно добрели по улице до газетного киоска, в котором Майкл купил себе чтиво на вечер, перебросившись парой слов с продавцом. Я в это время изучала рисунки на занавесках, прикрывавших окна дома напротив. Ноги замерзли, и поэтому я немного попрыгала на месте.
Какой-то небритый тип с отвратительным запахом изо рта и похабной улыбкой на лице отделился от стены и приблизился ко мне.
– Детка, ты сегодня просто прекрасно выглядишь, Я постараюсь, чтобы этот вечер запомнился тебе надолго.
Но я знала, что все это обычный треп, и он не собирался насиловать меня. Каким нужно быть идиотом, чтобы вытаскивать на мороз свою штуку? Однако я испугалась и отступила. И в этот миг за спиной раздался мощный голос моего мужа: «А ну, проваливай! Оставь девушку в покое!» И секс-морж уныло растворился в темноте, оставив за собой лишь неприятный запах.
Обняв за плечи, Майкл вел меня по улице.
– Стоит на минуту оставить тебя без присмотра, как начинаешь собирать вокруг себя толпу. Нехорошо!
– Спасибо за помощь.
– Как прошел день?
– Отвратительно. Была в одном месте, но меня не взяли. Устала как собака. Боюсь снова идти куда-то на собеседование. Боюсь тратить деньги. Ведь я их не заработала. А те, что получила под расчет, вот-вот иссякнут.
– Не бери в голову, – ответил Майкл, – ведь я забочусь о тебе. Мне нравится заботиться о тебе.
На следующий день я удвоила усилия в поисках работы: отослала в два раза больше анкет, в два раза больше звонила... Мне повезло! Нашлась работа по составлению каталогов у «Кинг энд Партнере». Конечно, не самое громкое имя в рекламном бизнесе, скажу более, – достаточно неавторитетное, но все-таки – имя. Мне помогла моя бывшая одноклассница, отвечавшая у них за связь с прессой. Ей даже удалось договориться, что меня примет один из директоров – мистер Кинг.
Майкл был очень доволен моими успехами. На радостях мы посмотрели какую-то милую комедию по ящику и рано легли спать.
Ему снились кошмары.
Случалось это не часто, но всегда меня здорово путало. Обычно он начинал стонать, словно раненое животное, чувствующее приближение смерти. От этих ужасных стонов мне становилось жутко. Наверное, это все были отголоски войны... В ту ночь я обняла его и начала успокаивать, как ребенка: «Все хорошо. Это только сон. Успокойся, пожалуйста». Он внезапно открыл глаза и уставился в пустоту, как будто на невидимый экран, на котором еще крутили этот его страшный сон. Затем, как это случалось всегда, заморгал и, окончательно проснувшись, сказал, что никак не поймет – о чем это я.
– Да не снились мне сейчас никакие кошмары, – убеждал он меня, – мне вообще ничего не снилось.
Я просмотрела множество передач по телевизору о ветеранах Вьетнама, об их проблемах, связанных с адаптацией к мирной жизни. Поэтому я часто расспрашивала Майкла, что он думает о войне, тревожат ли его воспоминания о ней. Но он всегда отвечал, что это – все в прошлом. Помню как-то раз, когда мы собирались засыпать, я опять спросила его:
– Майкл, а что же все-таки такое – война?
– Жара, вонь, одиночество, страх, – выпалил он и, повернувшись спиной, скомандовал: – Отбой!
Когда он хотел, он мог быть удивительно любезным!
Через два дня я приступила к своей новой работе. А вот Майкл бросил свою, заявив при этом, что реклама – это сплошной вздор и бессмыслица и гробить свою жизнь на это он не намерен. Он решил заняться океанографией. И ушел в это дело с головой. Он говорил, что всегда интересовался жизнью моря, что это сама природа, подлинная реальность... Конечно, Иллинойский университет, удаленный на тысячи миль от любого моря, не имел подобной специализации, но Майклу разрешили заниматься по собственной программе, посещая только интересующие его занятия по экологии, геологии и всем прочим природологиям. Я прикинула, что если он решит изучать жизнь морских водорослей, а Совет ветеранов будет платить за это удовольствие, то это будет просто здорово. Меня постоянно не оставляли в покое финансовые заботы – именно к этому готовила меня мама.
Майкл целыми днями просиживал в библиотеке, а я часто летала в Нью-Йорк. Но, возвращаясь, домой, я знала, меня всегда ждет счастливый улыбающийся муж.
– Я проторчала три дня в городе, где люди взрываются, стоит только на них взглянуть. Это просто жутко. Как приятно снова вернуться к тебе, – призналась я, ему однажды, целуя в щеку.
– Рад видеть тебя веселой и жизнерадостной, – ответил он, принимая мой чемоданчик.
– А ты не боишься, что меня могут переманить кришнаиты?
– Нет, – мягко ответил он, – боюсь, что тебя могут вообще похитить.
Вечерами мы часто заходили в китайский ресторанчик, расположенный по соседству, счета в котором я оплачивала из сэкономленных командировочных.
Первая финансовая битва разразилась между нами года через два после свадьбы. Виной всему были настенные часы.
– Откуда они свалились? – спросил Майкл, вернувшись из университета, забрасывая книжки на диван. «Эти» – были современной версией настенных дедовских часов – более полуметра высотой, корпус из позолоченного дуба с бронзовым маятником. Я повесила их над диваном, рядом с ковром, купленным на благотворительной распродаже.