– Надеюсь, что так. Мне бы очень хотелось.
– Мне легче от мысли, что ты будешь рядом с ним. Знаешь, я думаю, что дух и тело связаны друг с другом. Люди могут выдумать себе тяжелую болезнь, например, рак. Но тогда сильные духом могут преодолеть телесную немощь, правда? – наступила тишина, похоже, моя собеседница переводила дыхание. Затем она снова принялась трещать: – Рой говорит, что единственное, что удерживает Майкла в живых, – это ты.
– Не заносись!
Это Пайпер снова принялась давить мне на психику. Мы с ней медленно продвигались в очереди к окошечку на почте. Так я проводила свой законный обеденный перерыв. Прямо перед нами стоял какой-то неопрятного вида мужичок, который все время дергал плечами и противно сопел.
– Вряд ли это можно назвать приятным времяпрепровождением... Такое тесное общение с народом, – Пайпер прошептала это достаточно громко, чтобы довести это до сведения мужичка. В ответ он злобно фыркнул. – Мне казалось, что психологам полагается любить людей...
– А я их и люблю. Мне нравятся люди, с которыми я общаюсь. А вот незнакомых – не выношу!
Тем временем мы продвинулись вперед еще на шаг. Служащая отсчитывала толстыми пальцами сдачу так, будто она никогда до этого дня в глаза не видела американских денег.
– Если тебе скучно, можешь пойти поглазеть на плакаты, – смилостивилась Пайпер.
– Ты сказала, что я заношусь... Что ты имела в виду? Просто хотела меня обидеть или что-то еще?
– «Еще». Впрочем, ты действительно очень высоко себя ценишь. Да и любой, кто думает, что может спровоцировать у кого-нибудь раковое заболевание, – просто самовлюбленный идиот! Думать так, значит считать, что ты можешь управлять ситуацией... И вот здесь ты не права. Этого тебе не дано.
Стоявший за нами мужик, уже несколько минут прислушивавшийся к нашему разговору, перестал жевать свою жвачку и согласно кивнул.
– Майкл не может, есть, не может ходить... Ты думаешь, что это – твоя вина. На самом деле ты не имеешь к этому никакого отношения.
Пайпер аккуратно оборвала ниточку на своем профессионально элегантном костюме. Мы продвинулись еще на шаг, но все равно от заветного окошечка нас отделяло еще шесть человек. Я понизила голос, чтобы наши любопытные соседи по мукам не услышали моих слов:
– Майкл любил меня, а я бросила его. И он почувствовал одиночество и был так подавлен. А меня не было рядом. Вот он и надумал себе рак, и все так и случилось...
– Тебе не следует винить себя.
– Нет, я права. Видишь, как все просто.
– Но ты же всегда любила его. Просто он оказался для тебя неподходящим мужем.
– Это ничего не меняет, – я энергично тряхнула головой. – Он заслуживал лучшей участи.
– Лучшей, чем ты?
– Лучшей, чем то, что с ним случилось.
– Все мы заслуживаем лучшего, – вздохнула Пайпер. Сосед сзади согласно кивнул головой.
– Я любила его, но бросила. Кто мог знать, чем это все обернется! А теперь его родители отгородили его от меня железным занавесом.
– Майкл жаловался?
– Как он может жаловаться на них? Ведь он от них во всем зависит.
– Зависит? Да они же просто заботятся о нем.
– Но им не следовало бы тогда изолировать его от друзей... Или от меня.
На лице Пайпер определенно угадывалось желание встряхнуть меня.
– Когда все вышло из-под контроля, естественно, возникает желание упорядочить хоть что-то...
– Боже мой, всю эту неделю я ощущала, как он любит меня, – сказала я скорее себе, чем ей. – Не помню, чтобы я чувствовала себя так любимой, как в эти дни.
– Ну, может быть, и он тоже любит тебя больше сейчас.
– Ненавижу Кристофера! – неожиданно для самой себя закричала я. – Если бы не он, возможно, мы бы попытались все уладить! Может быть, у нас бы все получилось!
– Фрэнни, ты пыталась все эти десять лет. И безо всякого результата.
Пайпер наконец прорвалась к окошечку. Парень за стойкой профессионально любезно улыбнулся ей. Затем повесил табличку «Перерыв» и отправился обедать.
Работа была как работа.
Я могла ее выполнять, но, не слишком вдаваясь в детали. Мой напарник никогда не жаловался. У него в семье один раз была подобная ситуация, так что он заверил, что все понимает. Я не была уверена, что это так, но все же испытывала чувство признательности. Внезапно оказалось, что почти каждый из моих коллег и знакомых имеет в запасе историю о каком-нибудь больном с опухолью мозга и ему не терпится рассказать ее мне.
Надин позвонила мне на работу в промежутке между кормлениями грудью.
– Я уже слышала, – начала она. – Это ужасно. Представляю, как ты мучаешься. Друг сестры моей соседки по комнате из колледжа умер от опухоли мозга. Но до этого он несколько месяцев был в отключке. Ничего не соображал, ну прямо как растение... Мне сначала хотелось послать Майклу открытку, но, знаешь... я подумала, что веселенькая открытка для такого случая не подойдет. Как можно писать что-либо веселое человеку, который уже никогда не поправится?
– А ты напиши что-нибудь вроде «вспомни меня».
– Ну не знаю... Он не расстроится от того, что не сможет думать обо мне?
– Он отлично соображает! – закричала я. – Иногда, правда, бывает немного рассеян, и ему все труднее обслуживать себя, но голова у него работает! – Перед тем как бросить трубку, я добавила: – И я уверена, ты – это именно то, о чем он думает!
– Люди – маньяки. Никто не знает, что следует говорить или делать. Кто сможет ответить на вопрос – как следует разговаривать с умирающим? – ревела я, в то время как Холли подавала приготовленный для моей «моральной» поддержки салат. Она сочувственно произнесла:
– Я тут испекла булочек, – и она посмотрела на меня с таким состраданием, что я опять разрыдалась.
– Спасибо, – сказала я, чуть-чуть успокоившись. – А сейчас я должна позвонить в Спрингфилд. Возможно, сейчас мне удастся застать Майкла между ужином и отходом ко сну. Я хочу поговорить с ним. Но как страшно снять трубку!
– Опасаетесь плохих новостей?
– Нет. Да. Просто боюсь, и все.
– Ну что ж, попробуйте, – ободряюще улыбнулась она.
– Я, пожалуй, позвоню из спальни. Устроившись на старом меховом покрывале, я набрала номер Ведланов. К аппарату подошел Гордон.
– Дом Ведланов, – сухо произнес он, словно был собственным дворецким.
– Привет, это Фрэнни. Надеюсь, я звоню в удобное для вас время? Я надеялась застать Майкла после ужина.
– Он не ужинал, – ответил Гордон, и меня поразило напряжение и злость, сквозившие в его голосе. – Он спит. Последние два дня были просто ужасными. Мы тут все на грани срыва. Он уже сдался. Это видно даже по тому, как он двигается. А сегодня он даже не поехал на облучение. Мне пришлось пригрозить, что завтра я потащу его туда на себе.
И я действительно могла представить мумию моего бывшего мужа на руках восьмидесятидвухлетнего старца.
– Мне приехать прямо сейчас?
– То же самое хотят сделать и эти его друзья из Портленда. Ну вот, теперь и меня перевели в разряд «этих друзей».
– Хорошо, это поможет?
– Твое появление может опять вызвать проблемы! – на одном дыхании зло выпалил Гордон.
– А его-то вы спрашивали?
– Последние пару дней – нет.
– Но ведь он говорил мне, что хочет, чтобы я была рядом. – Мой тон уже ничем не отличался от того, каким говорил Гордон. – Разве вам трудно его спросить?
– Только не сегодня! – сорвался на крик он. – Нет ничего, что ты могла бы сделать для него. Ничего, что мы уже не делали бы! Сейчас ему могут помочь только медики. А сейчас извини, мне нужно срочно созвониться с врачом.
– Что ж, завтра к полудню я свяжусь с вами снова, а вы уж узнайте, пожалуйста, нужна ли я ему.
Похоже, трубки мы бросили одновременно.
Каких же трудов мне стоило на следующий день дозвониться в Спрингфилд. Трижды я снимала трубку, а потом опускала на рычаги. Наконец с четвертой попытки я все-таки отважилась набрать номер, но оказалось, что нервничала я напрасно – на том конце провода никто не отвечал. Я принялась лихорадочно соображать – как мне разыскать Майкла, и, наконец, надумала позвонить в больницу. Спросила, не поступал ли к ним такой-то. Оказалось, да, поступал, но никакой информации они дать не могут. И соединить с палатой тоже невозможно. Однако дежурная сестра, которой я соврала, что я его родственница, сообщила, что организм Майкла был чрезвычайно обезвожен, но после проведенного лечения ему стало несколько легче, и он даже чуть-чуть поел.