А может, встать на эти качели, раскачаться сильнее... Сильнее... закрыть глаза... все забыть. Все забыть и вспомнить. Хотя бы на миг, на мгновение. На одно лишь мгновение - как мама смеется. И хватит. И тогда ничего не страшно.
Лиза поднялась, прошла к качелям, ступила ногой на лодку и тут же бросилась назад, схватила с лавочки сумку, выскочила на аллею и что было сил бежала и бежала к зеленоватому светлому дому, в окнах которого уже зажигался свет. Она бежали, и звуки шагов ее гулко неслись над стылым асфальтом, меж стволами холодных дерев, а сзади поскрипывали поржавевшие за зиму качели.
А потом была репетиция. Обычная днухчасовая репетиция, с которой не хотелось уходить.
Но репетиция кончилась. Начали собираться домой. Лиза одевалась медленно и вышла последней.
Пусто было и на лестничной площадке, и в коридоре первого этажа, и за окном, на темной улице желтые фонари освещали голый асфальт. Пусто было и дома, в квартире, куда не хотелось идти.
А в вестибюле, у гардероба, стоял Сашка. Увидев Лизу, он улыбнулся и пошел ей навстречу.
- Ты где пропадаешь? - спросил он.- Твои уже все прошли. Говорят, идет. Я жду, жду.
- Кого ждешь: меня? - спросила Лиза.
- Ну, а кого же еще? Говорят, идет, а все нету и нету.
- Нет, правда меня? - не веря, переспросила Лиза.
- Тебя, тебя, поняла? Что с тобой?
Глубокий вздох облегчения был ему ответом, а уж потом слова:
- Вот молодец, Саша. Вот спасибо,- рассмеялась Лиза и помчалась одеваться.
А в городе стоял хоть и зябкий, но март. И по-весеннему начинали жить вечерние дворы и улицы: с гитарным бряцаньем, песней, молодым смехом. Сашка с Лизой на трамвай не стали садиться, а решили пройти немного пешком. Шли и шли и добрались до проспекта Металлургов. А там светило огнями кафе, музыка оттуда неслась, и танцующие пары были видны через стеклянные стены.
- Зайдем? - сказала Лиза. Ее тянуло сегодня в людные места.
- Зайдем,- согласился Сашка.
Неплохо было и выпить, и потанцевать, и тогда уже начать разговор, для которого он и приехал.
В кафе было людно, но ребята из оркестра оказались знакомыми и устроили Сашку за свой столик, куда сами подходили отдохнуть, покурить.
Кухонный чад, табачный дым, несмолкаемый гомон вокруг и над ним еще музыка - все это было нынче для Лизы нужно, и в пору, и вовсе не мешало ей.
Танцевали раз и другой. Выпили вина. Ребята из оркестра подошли, Лизу пригласил один из оркестрантов, ударник, и она танцевала с ним. А потом снова с Сашкой. И опять с кем-то из оркестрантов. И в дыму, чаду, гомоне яснела голова, и не вино веселило и чуть пьянило, а это молодое братство, которое кружилось, дышало и пело в тесном стеклянном кубике кафе.
- А когда ты во Дворец будешь ходить? Хочешь, я помогу тебе?
Остановившись среди танцующих, Сашка обнял Лизу за плечи, легонько подтянул к себе, и она поддалась. И, обнимая ее уже вовсе не в танце и касаясь ее волос, щеки лицом своим и губами, он прошептал:
- Помоги, помоги...
Лиза, услышав в этом шепоте что-то иное, опустила глаза, но из рук Сашкиных, из почти откровенных объятий не пыталась освободиться. Так было хорошо и покойно.
Оркестр замолк, и пришлось идти к столику. Не хотелось вина, и танцевать больше не хотелось. Хорошо было просто сидеть, оперевшись на руку щекою. Сидеть, видеть за стеклянной стеной темную ночь с радужными фонарями, а рядом Сашку, его улыбку, движение его руки, когда он отбрасывает со лба волосы. А волосы снова падают, косым крылом закрывая лоб. Но снова играет музыка.
5
Из всех времен года больше всего уважал Иван Лукич весну. Особенно середину ее, когда позади грязь и слякоть, и уже обсохнет земля, первая зелень появится, солнце будет мягко светить и греть. Зиму Лукич не любил, мерз. Лето всегда суетным выдавалось. Все в отпуск рвутся. Жара стоит, а в цеху духота. Не только людям, но и машинам тяжко. Раскаляются двигатели, дымят и горят. Воды всегда не хватает. Морока. То ли дело - апрель.
Лукич вышел из подъезда. В плаще, в кепке, в туфлях - как хорошо идти было, легко. Он шел и дышал глубоко, а хотелось еще глубже - так сладок был весенний воздух. И собственные шаги слышались особенно четко и звучали чуть ли не музыкой в тихом дворе. Лукичу это нравилось.
И к заводу идти было приятно. Сразу же за домом, на проспекте открывалась радостная для глаза картина: сотни людей шли и шли, к первой проходной, ко второй, и новые выходили из трамваев и троллейбусов, не давая иссякнуть могучему людскому теченью. Это утреннее человеческое шествие было радостным, плыли в нем и плыли желтые, голубые, красные плащи, пальто, кепки, береты, косынки - цветастая весенняя ярмарка радовала глаз. А слух веселил птичий базар звонких людских голосов. Как непохоже все это было на зимнее утро, когда в ночи молчаливо течет и течет людская рать к заводу, к цеху, к свету.
Но сейчас стоял апрель, добрая весна, утро. Выйдя на проспект, Лукич еще издали, заранее начал высматривать: не покажутся ли Сашка с Лизой. Иногда он встречал их на перекрестке. Сашка с Лизой от своего дома шли, навстречу. Но сворачивали вместе. Лукич внимательно глядел, но нынче никого не увидел. У перекрестка он задержался на минуту, а дальше ждать не мог. Хотя увидеть молодых хотелось.
К скоропалительной женитьбе сына Лукич привыкнуть не мог. Без Сашки в доме стало пусто. Жена радовалась, а Лукич не спешил. Он присматривался и старался чаще видеть молодых, хотя бы недолго; поутру выходил из дому пораньше и ждал, чтобы пройтись с ними до завода, до цеха.
На работу молодожены всегда ходили вместе, а возвращались порознь. Лиза обычно торопи-лась: быстро смену передавала, в раздевалке и душевой тоже не задерживалась, на пути домой успевала в заводскую "кулинарку" забежать и в магазин.
А тем временем Сашка, тоже привычно, не спешил. Нудная работа оставалась позади, и приятно было, этак не торопясь, вольным казаком, поболтать со сменщиком, в раздевалке побалагурить, в душевой,- все время чувствуя себя человеком свободным.
Сегодня в цехе разговоров было больше обычного, потому что выдали "шпаргалки" к предсто-ящей зарплате. Эти небольшие полоски бумаги с цифирью рассказывали обо всем: сколько ты заработал, и сколько уже получил, и сколько предстоит получить. И хотя каждый примерно знал свой заработок, но "шпаргалку" изучал тщательно. И было в этот день о чем поговорить.
Сашкиной "шпаргалки" нынче на месте не оказалось. Когда он начал искать ее среди других, на столе, мастер сказал, посмеиваясь:
- Не ищи, жена забрала. Все, кончилась твоя свобода.
- Вот так,- поддержали мастера.- Теперь не притыришь. Бабы, они...
- И правильно,- решительно вступил кто-то из женщин.- Жена - хозяйка в доме. Она распределяет.
- Сначала "шпаргалку", потом зарплату не выдавайте, он, мол, пьяница. У них все пьяницы.
- Ага, жены плохие, а вы - ягодки...
Сашка речей этих слушать не стал, пошел в раздевалку. Он знал, что Лиза не из тех, кто над каждой копейкой трясется. И все же неприятно кольнули его насмешливые слова. Но он скоро забыл о них.
За проходной, через дорогу, возле кафе торговали бутылочным пивом, прямо на асфальте, из ящиков. Сашка направился туда. Знакомые ребята из очереди взяли ему две бутылки. Одну он тут же раскрыл, другую решил дома выпить. Пиво было хорошее, свежее, и, утолив жажду, Сашка закурил, прислушался, о чем ребята говорят.
Но тут взгляд его упал и поймал что-то знакомое.
Сашка шагнул ближе и внимательно пригляделся. И конечно, тотчас узнал. С афиши глядела на него Верка Сосновская собственной персоной. С гитарой наперевес. "Бог ты мой,- охнул про себя Сашка.- Гитара-то при чем. Ведь не может. Для модели?" "Вероника Сосновская - автор и исполнитель молодежных песен". Тут уж он не сдержался и вслух повторил: "Вероника... автор..." И охнул так, что его услышали рядом и спросили: