— Я так реагирую, — с раздражением сказала она, — потому что у тебя такой вид, будто ты находишь совершенно естественным, чтобы я оставила свои занятия ради того, чтобы последовать за тобой!
И тогда он произнес ту фразу, которая потрясла все ее существо:
— Ты свободна, Черил.
Это надо было либо принять, либо отринуть — ни больше, ни меньше. Во что превращалось то, что, как она считала, было их чудесным единством? А их честолюбивые планы блестяще преуспеть каждый в своем деле? Для нее это оказалось бы просто «позже» — вот и все.
Ее мир рушился в одночасье. За два года у нее было время поверить в их любовь, обрести надежду жить всегда со Стефеном, даже принимая во внимание, что никогда не говорилось в открытую о том, чтобы ей стать признанным художником, ему — государственным деятелем. Именно так ей и представлялось их будущее. Охваченная эйфорией своих грез, она уже больше не видела, как проходят месяцы, годы. Ее работа, освещенная собственным счастьем, постепенно превратилась в замечательную, и она совершенно чистосердечно радовалась успеху и честолюбию Стефена до того момента, когда заметила, что она-то — Черил — занимала там лишь скромное место. И никогда он не сойдет ни на дюйм с того пути, что сам себе начертал. И любовь не сможет его с него столкнуть. Он подумает об этом «позже»…
В состоянии полной опустошенности девушка посмотрела на него, надеясь в последний раз заставить его осознать, что она чувствовала.
— Я свободна? В чем? Чтобы все бросить ради возможности следовать за тобой или бросить тебя во имя своего призвания — это так?
— Послушай, надо выяснить, что имеет для тебя большее значение: жить со мной или малевать свои картинки.
Если бы она не сдержалась в тот момент, то запустила бы ему палитрой в физиономию. Но она предпочла остаться без движения, уже теперь понимая, что любые споры становились излишними. Ее искусство, ее учеба — все это было для него лишь чем-то похожим на дамское рукоделие!
— Я не понимаю, — пролепетала она. — Поскольку у тебя есть более серьезные занятия, не теряй времени в этой жалкой мастерской.
— Ну вот, Черил…
— Уходи!
Она все еще помнила, как прорычала эти последние слова, чтобы одиннадцать лет спустя произнести банальное «здравствуйте».
Какой длинный путь пройден с той поры! Трое детей, дом в Гринвич-Виллидж, которым она по праву гордилась, молодой и любящий муж. А она? Что осталось от нее?
После того мучительного разрыва она впала в настоящую депрессию. Потому что она — Черил — была именно такова. Под минутным воздействием гнева и огорчения она разбивала все вдребезги, а потом месяцами плакала, утратив всякую надежду.
Встревоженные ее состоянием родители отправили ее с группой молодежи в Европу, там-то она и встретила Брюса. Она еще не забыла Стефена и была не в силах флиртовать с кем-либо другим, как бы ни прельщала ее обходительность этого молодого человека. Он, должно быть, почувствовал ее болезненное состояние и, оставаясь по-прежнему любезным, довольствовался скромным ухаживанием за ней. Поскольку это был один из самых очаровательных юношей, которых она когда-либо встречала, то Черил начала с того, что приняла приглашение на один ужин, затем на другой. Он прибыл в Лондон к своим родственникам, а так как его отец был английского происхождения, то мог устроить ему поездку по всему югу страны в самых лучших условиях. Ни разу у него не обнаружилось какого-нибудь неуместного движения или слова. Он явно ждал, пока она подаст ему знак. Стояло лето, и Черил знакомилась с Англией исключительно под лучами дивного солнца.
Она оставила свою группу, ехавшую дальше без нее в Париж, а сама устроилась у кузенов Брюса в прелестной усадьбе XVIII века под Лондоном. Юноша заканчивал дипломную работу по рекламному делу в Великобритании. В течение своего пребывания здесь Черил вовсе ничем не занималась: она даже не притронулась ни к кисти, ни к карандашу. Довольствовалась тем, что позволяла себе отдаться мягкому течению жизни на британский манер, и в один прекрасный день оказалась в объятиях Брюса.
Он был крупным, больше Стефена, с фигурой атлета, поскольку занимался многими видами спорта, но что она ценила в нем больше всего, так это нежность взгляда. Когда она задумывалась о нем, то первым словом, которое приходило ей на ум, было «нежный». А она испытывала неудовлетворенную потребность именно в нежности.
Она очень скоро узнала, что он был наделен исключительной предпринимательской энергией, но — в противоположность Стефену — умел провести разграничительную линию между своей профессиональной жизнью и личной, так что зачастую именно Черил спрашивала его о работе.