О. Мой. Бог.
Я провела много-много часов, гадая, что скрывается под рабочими рубашками мистера Спенсера, но даже не предполагала, что он настолько хорош! Его кожа цвета мягкого золота, блестит в зимнем солнечном свете, заливающем конференц-зал. Телосложение поджарое. Темные волосы на груди сужаются книзу к мышцам пресса. Андертон на мгновение наклоняется, чтобы снять обувь, затем выпрямляется и расстегивает ремень, смотря прямо на меня.
Я облизываю губы. Ничего не могу с собой поделать. Мне хочется съесть его. Пытаюсь придать своему лицу выражение нейтрального ободрения; правда, не уверена, насколько мне это удается, потому что внутренне я улыбаюсь так сильно, что едва не высовываю язык изо рта.
На самом деле этого достаточно; Андертон доказал свою правоту. Берон может остановить его. Бросаю взор в сторону старика, однако тот и не думает ничего говорить.
Когда я снова перевожу взгляд на мистера Спенсера, он прерывается и пристально смотрит на меня.
До меня медленно доходит, что все остальные в зале теперь тоже на меня смотрят!
Что? Неужели я вслух умоляла Андертона продолжить, сама того не осознавая?
Он с едва уловимой улыбкой многозначительно опускает взор на мою блузку. Такой сценарий я тоже себе представляла, но тот факт, что мистер Спенсер реально предлагает мне раздеться перед этими людьми, вызывает шок.
Я встаю со стула. Андертон по меньшей мере в десяти футах от меня, и между нами шесть человек, но даже при этом я издалека ощущаю его пьянящий аромат. Тянусь к верхней пуговице блузки и расстегиваю ее.
Поверить не могу, что она решилась на это! Отдаю должное Дженне Уокер – прекрасной женщине с мозгами и, кажется, яйцами. Жаль, нельзя обойти стол и помочь ей расстегнуть блузку. Так как я почти раздет, то поступаю по-джентльменски и даю Дженне время наверстать упущенное. И не отказываю себе в удовольствии понаблюдать, как она раздевается, потому что это, пожалуй, самое сексуальное зрелище, которое я когда-либо видел. Я бывал в стриптиз-барах и переглядел столько порно, что это навряд ли пойдет на пользу моему здоровью, но смотреть, как моя желанная секретарша снимает блузку посреди важного заседания совета директоров – это то, о чем я буду счастлив вспоминать в предсмертные минуты.
Черт возьми, милая крошка Дженна, да у тебя сиськи ангела! У ангелов вообще есть грудь? Если есть, то она такая же, как у Дженны. Округлая, полная, выставленная на всеобщее обозрение в простом кружевном лифчике. Осматриваю ее и борюсь с желанием выкрикнуть: «Ты просто лучшая! Твоя грудь может получить Нобелевскую премию за сиськи, Дженна Уокер!» А потом секретарша заводит руку за спину, расстегивает лифчик и спускает его.
Забудьте о Нобелевских премиях. Грудь Дженны Уокер обеспечит гребаный мир во всем мире!
Будет невежливо выгнать всех из зала прямо сейчас? Мне не нравится, что эти люди на нее пялятся. Дженна обнажена до пояса, и ее щеки раскраснелись нежным розовым румянцем. На работе она пользуется духами, которые напоминают мне об экзотических цветах и теплых простынях. Иногда я чувствую аромат Дженны на своей рубашке, даже если девушки нет в офисе, и, клянусь, сейчас ощущаю нотки цветов через весь длинный стол.
Когда Дженна расстегивает боковую молнию на юбке и аккуратно переступает через нее на своих высоких каблуках, мне хочется подойти сорвать с нее трусики зубами. Не думаю, что подобные мысли достойны истинного натуриста – я не наслаждаюсь естественной радостью от дуновения ветерка на коже, вместо этого мне слишком интересно прикоснуться к бархатистой нежной коже Дженны.
Следующий ход за мной, однако если я сейчас сниму брюки, все в этом зале увидят мой каменный стояк. У меня так сильно встал на Дженну, что это чертовски заметно в брюках, но я все равно бросаю взгляд в сторону Берона в ожидании его комментария.
Он прочищает горло.
– Это совершенно нормальная физическая реакция на свободу быть обнаженным, мистер Спенсер, – говорит он тихим, доверительным тоном. – Если не обращать на это внимания, все проходит. – он заговорщицки подмигивает мне. – Уверяю, здесь вы среди друзей.
Грубо говоря, судя по всему, он ждет, когда я явлю миру свой член.
Не могу оторвать взор от тела Дженны. У нее соблазнительные формы, гладкая, упругая кожа, переливающаяся на солнце. Если ангелы выглядят так, я прямо сейчас запишусь в священники. Нет, не прямо сейчас. Завтра. Слово скаута.
Вытаскиваю ремень из брюк и кладу его на стол, стараясь, чтобы мои движения были размеренными, а не вызывающими. Речь не должна идти о том, насколько сильно я могу возбудить свою почти голую секретаршу.
Кажется, она не знает, куда деть свои руки или взгляд. Пытается сцепить кисти перед собой, и я едва не приказываю ей прекратить, потому что мне хочется связать ее запястья своим сброшенным галстуком.
Когда Дженна убирает руки за спину и выпрямляется, все взоры в комнате, как мужчин, так и женщин, устремляются на нее. Ее соски напряженно торчат по стойке смирно, будто ее застигло на улице резкое похолодание. В этот момент я решаю, что теплоту переоценивают. Перееду с Дженной Уокер на Аляску и буду проводить дни, поклоняясь ее темно-розовым соскам.
Что касается ее взгляда, то она, кажется, не в состоянии поднять его выше моей промежности. Неужели она рассчитывает, что я не сниму брюки? Или у нее текут слюнки в ожидании увидеть мой член? Надеюсь, что так.
Снимаю брюки и кладу их поверх рубашки, а затем без предисловий стягиваю черные боксеры и встаю прямо. Вот так-то. Я совершенно голый в самый разгар деловой встречи.
Мой член кажется огромным. Я имею в виду, массивным. Он набух от вожделения потому, что я обнаженный в неподходящем месте, и потому, что на другом конце зала Дженна стоит почти такая же обнаженная, как и я.
Происходящее походит на развратный теннис – я отбил мяч обратно на сторону корта Дженны.
Она не сбивается с ритма, просовывает большие пальцы под края своих маленьких трусиков и стягивает их вниз по бедрам. Гейм, сет и матч Дженны Уокер!
Боже, хотел бы я сейчас стоять у нее за спиной, потому что она только что наклонилась, чтобы снять трусики. Я так рад, что безумно дорогой дизайнер интерьера настоял на том, чтобы стол в зале заседаний был стеклянным! Дженна выпрямляется, держа трусики в руке, и кладет их на сложенную стопку одежды, затем смотрит прямо на меня и одаривает своей обычной профессиональной улыбкой. Выражение ее лица ни на секунду не выдает того, что происходит в глубине ее глаз. Женщины понятия не имеют, как легко им жить без придатка на теле, который не способен лгать, даже когда это делает рот.
Я бы отдал десять лет своей жизни за возможность опустить взгляд ниже талии Дженны. Сгораю от нетерпения узнать, подстрижена она там или выбрита наголо. Я герой в своем собственном конференц-зале заседаний, потому что сопротивляюсь желанию выяснить это. Поворачиваюсь к Берону и вижу, что он ведет себя вовсе не по-джентльменски – уставился на Дженну, и больше похож на собаку во время течки, чем на шестидесятилетнего бизнесмена.
Оглядываю делегатов и обнаруживаю, что все они одинаково отвлечены либо Дженной, либо моим членом.
Осторожно кашляю, и их головы поворачиваются в мою сторону, как у роботов. Берон первым приходит в себя. Когда он встает, замечаю, что я не единственный, кто сейчас испытывает естественную физическую реакцию, но эй, мы все здесь натуристы, так что я не привлекаю к этому внимания.
– Что ж, думаю, ты доказал свою храбрость, сынок, – громыхает Барон, протягивая руку.
Пожимаю ее, и остальная команда Берона воспринимает это как сигнал тоже встать со своих мест.
– Уверен, вы поймете, если никто из нас не проводит вас обратно в атриум, – говорю я, Берон смеется и крепко хлопает меня по обнаженному плечу влажной рукой.
– Такого рода вещи полезны для всех ваших сотрудников. Нужно как-нибудь привести их всех сюда для подобного просмотра.
Открываю дверь и пожимаю всем руки на прощание. Наконец-то. Прислоняюсь спиной к закрытой двери, решая, что делать со своей обнаженной секретаршей.
***
Я голая в зале заседаний со своим таким же голым боссом, а ведь еще нет и одиннадцати утра. Наблюдаю, как он поворачивает ключ в двери, запирая нас. Даже на этой стадии я не уверена на сто процентов, является ли ситуация между нами сексуальной или нет. Вижу, что у Андертона бешеный стояк, но Берон сказал, что это естественная реакция обнаженных людей, когда они находятся среди одетых.