Когда изменения прекратились, масса в ванне приняла форму гигантского волка, размером с большого дога, но вдвое сильнее и вдесятеро страшнее его.
Ученые вытащили волка из ванны, выкачали из него лишний раствор и подсоединили к сердцу электровозбудитель. Часа через три волк вздрогнул и принялся прочищать легкие, откашливаясь от остатков раствора. Тут экспериментаторам пришло в голову, что им негде держать волка, который вряд ли станет ручным. Пока готовили клетку, волка привязали к дереву. Но в течение нескольких дней волк почти не двигался. Он напоминал человека, который провел год на больничной койке и учится ходить заново.
К концу второй недели волк начал питаться самостоятельно. Его шерсть, бывшая вначале еле заметным пушком (ведь восстанавливались лишь корни волос), отросла до нормальной длины. К концу третьей недели волк настолько обрел свое «я», что стал рычать на Стэплза, когда тот входил в клетку. Рычание было внушительным, словно где-то поблизости рвали надвое лист железа.
После этого я уже приближался к волку со всей осторожностью и старался не поворачиваться к нему спиной. Но хоть он и не был настроен, как говорится, дружелюбно, особых неприятностей он нам не доставлял. Я даже любил его. И вот по какой причине: у дочери Плэтта была лохматая собачонка, которая обожала без всякой на то причины кусать людей за лодыжки. После того как собачонка искусала одного из моих мальчишек, я серьезно повздорил с дочкой моего хозяина. Не успел я еще раз повздорить с ней, как в один прекрасный день собачонка бросилась на нашего ископаемого волка. Мистер Волк прыгнул к прутьям клетки и рявкнул. Один разок. Только мы эту проклятую собачонку и видели...
Еще через полгода Плэтт и Стэплз вытащили из ванны арктотерия – громадного медведя из калифорнийского плейстоцена. Эти полгода были самыми насыщенными в жизни Стэплза, которому приходилось разрываться между приготовлением растворов и подготовкой к оживлению других ископаемых. Были у него и неудачи – то не хватало важных частей скелета, то органики в окружающей породе, то неизвестно чего. По этим-то неизвестным причинам его и постигла неудача с медведем. Он выглядел совершенно нормальным, но оживать отказывался. Впоследствии Стэплз сознался, что, глядя на тушу медведя, он больше опасался удачи, нежели провала. Позднее чучело этого медведя украсило Музей естествознания в Нью-Йорке.
Оживлять волка оказалось довольно легким делом, потому что он был сравнительно невелик и вымер не так уж давно. Затем работа пошла в двух направлениях – в глубь веков и в сторону увеличения размеров животных. Плэтт раздобыл ископаемые из миоцена Небраски. Им удалось оживить Stenomylas hitchcocki, маленького первобытного верблюда. В поисках более эффектного пациента они принялись за работу над новым видом трилофодона, самого маленького и раннего из предков слона, найденных в Америке. Очевидно, он был первым из хоботных, пришедших туда из Азии. Эта работа была радостью и гордостью Плэтта. Животное оказалось самкой, похожей на большого мохнатого тапира с выступающими челюстями и четырьмя бивнями.
После неудач с арктотерием им удалось добиться успеха в оживлении собакомедведя. Когда Стэплз увидел, что получилось, он почувствовал, как у него пересохло в горле. Чудище силуэтом напоминало полярного медведя, но было крупнее, чем самый крупный из медведей. Большие уши делали его похожим на волка, к тому же у него был длинный пушистый хвост. Собакомедведь весил почти тонну и никого не любил. Плэтт был в восторге.
– Теперь бы раздобыть креодонта из азиатского олигоцена. У него череп больше метра длиной!
– Да? – сказал Стэплз, все еще разглядывая собакомедведя. – Как вам заблагорассудится. Я без него обойдусь. Мне вполне достаточно этой твари.
Они наняли старого циркового служителя Элиаса, чтобы он помог управляться с растущим зоопарком. Для зверей они соорудили бетонный загон с клетками вдоль одной из стен. Клетки казались вполне надежными до тех пор, пока однажды вечером Стэплз не услышал шума и не пошел выяснить, в чем дело. Обнаружилось, что прутья клетки собакомедведя вырваны из бетонного основания, а зверя и след простыл. Стэплза посетило жуткое видение – будто собакомедведь бродит по окрестностям и пожирает все, что попадается на зуб.
К счастью, зверь ушел недалеко. Он оказался тут же, за углом, перед клеткой с верблюдом, стоял и раздумывал, как бы в нее забраться. Через несколько секунд он вернулся и посмотрел на Стэплза. Геолог мог бы поклясться, что в его выразительных желтых глазах можно было прочесть: «Ага, вот и обед пришел». С рычанием, подобным далеким раскатам грома, собакомедведь бросился к Стэплзу.
Стэплз знал, что зверь будет кружить вокруг него, пока не выберет момента для прыжка, но он не мог придумать ничего лучшего, кроме как залезть по прутьям в клетку к трилофодону. При нормальных обстоятельствах ему бы ни за что не вскарабкаться по железным прутьям, однако на этот раз Стэплз взлетел вверх за две секунды.
Но оставаться наверху было нельзя. В любой момент собакомедведь мог встать на задние лапы и стащить его вниз. С другой стороны, и в самой клетке было не слишком-то уютно. «Маленькая» мастодонтиха двухметрового роста и весом чуть больше тонны совершенно свихнулась от страха. Она носилась по клетке и визжала как недорезанный поросенок. Нет ничего удивительного в том, что слон испугался собаки, если учесть, что собака эта ростом не меньше слона.