Ратанов взял со стола фотографии.
— Жалко Андрюшу…
В горле сжало. Ему вдруг захотелось услышать голос Гуреева.
— Да, — подумав, сказал Гуреев, — зря полез.
Тамулис и Барков на кладбище не попали. Ратанов был неумолим. Он послал их за тридцать с лишним километров на Шуваловский лесоучасток, где три года назад недолго работала в столовой в качестве официантки спекулянтка Анастасия Ивановна.
— Публика там бывает разная, — объяснял Ратанов, — много сезонных рабочих, летунов, что прыгают с места на место в поисках длинного рубля, но есть и кадровые рабочие. Надо к ним обратиться в первую очередь. Может, они вспомнят кого-нибудь по приметам?
Машина подбросила Баркова и Тамулиса к ближайшему разъезду. Там они пересели в дрезину. Стальная нитка узкой колеи тянулась через леса к северу. Тамулис быстро уснул и тяжело храпел, привалившись к плечу Баркова.
А Барков, засыпая, смотрел в окно. Совсем рядом сплошной стеной стоял лес. Могучие вековые пихты перемежались с желтовато-бурыми стволами сосен.
Проплыли мимо высокие штабеля деловой древесины, груженые лесовозы, тракторы. Дважды промелькнули эстакады.
Потом картина леса внезапно изменилась. Дальше начинались Большие лихогривские болота, трясина.
Барков думал об Андрее и смотрел в окно.
Здесь, во мшистой, сырой чащобе лихогривских болот, тоже стояли деревья, покрытые вместо хвои косматыми клоками серого мха. Они стояли в безмолвии и сумраке сто, а может, и двести, и триста лет, и будут еще стоять очень долго, когда не будет уже ни его, ни Тамулиса, долго-долго, пока не сгниют на корню, не став ни половицами новых домов, ни шпалами дальних путей.
Высокий неторопливый мужчина вышел из дома, несколько раз оглянулся по сторонам и не спеша направился к автобусной остановке. Свернув за угол, он закурил и несколько минут стоял, пряча обгорелую спичку назад в коробку, разглядывая тем временем всех, кто шел за ним к автобусной остановке. Потом он перешел на противоположную сторону улицы, прошел одну остановку пешком и сел в автобус, идущий к вокзалу.
Он прошел на перрон, купил в ларьке стакан лимонада и бутерброд с рыбой и стал есть, размеренно запивая кусочки рыбы лимонадом. «Граждане, встречающие пассажиров…» — наконец произнес в репродукторах мягкий женский голос.
Мужчина опрокинул в рот последний глоток лимонада, аккуратно стряхнул с губ хлебные крошки.
На первый путь медленно прибывал московский поезд. Хлопали тамбурные задвижки, из-за спин проводников высовывались нетерпеливые радостные лица. Встречающие, качая букетами цветов, устремились к окнам.
Мужчина оказался в самом центре вокзальной суеты; он спокойно и равнодушно смотрел по сторонам, пока взгляд его не остановился на группе молодых людей с чемоданами и рюкзаками.
— Друг, — остановил он одного из них, — у тебя билет не сохранился? Выбросил я свой — теперь к командировке нечего приложить.
Он подошел к ним, высокий, выше любого из них на голову, спокойный, сильный.
— Пожалуйста, — сказал приезжий, — мне он не нужен.
— Спасибо, браток, выручил.
Только теперь мужчина понял, как сильно нервничал все эти дни, пока благополучно не выбрался из города Черень, пока он сам не достал себе этот спасительный билет. Он прошел к камере хранения, получил свой чемодан и медленно двинулся в город.
Да, теперь он мог успокоиться. Впервые с той минуты, как завизжала над его головой проклятая решетка над люком у магазина. Счастье, что он посадил Череня под куст у самого угла дома, а не на скамейке у подъезда, как предполагал раньше. И все-таки с той ночи он не мог спать, только валялся на диване, каждую минуту ожидая, что за ним придут. Но теперь все. С Черенем, конечно, воровать вместе нельзя. Если вместе их поймают — вышка. А так: что было, то было и должно травой порасти. Друзей, конечно, он себе найдет. Черт с ним, с Черенем. А с телефонным звонком в милицию — ловко «вложил», уезжая, какого-то фраера. На Череня положиться можно: если что, ему расстрел обеспечен, — он бил, мало ли что я крикнул! У него своя голова на плечах! Да и кто это слышал?
Еще издалека он увидел, что на перекрестке что-то случилось. Люди стояли на краю тротуара, сновали и проталкивались вперед юркие мальчишки.
Он протиснулся в первый ряд, вперед, к самому концу тротуара. Толпа сзади колыхнулась и сдавила передних. Пути назад уже не было. И в это время раздалась совсем рядом печальная мелодия. Он быстро обернулся, но выбраться было уже нельзя. За ним плотной стеной стояли люди.
Из-за угла медленно приближался эскорт милицейских мотоциклов. Синие, вычищенные до блеска машины медленно шли в ровном торжественном строю.
Мужчина с билетом сразу оторопел, обмяк, хотел схватиться за кого-то рукой. Рядом с ним беззвучно всхлипнула женщина и вцепилась зубами в носовой платок.
— Неужели не найдут и не расстреляют? — сказал кто-то сзади.
Пот мгновенно выступил на его теле, рубашка в минуту стала совсем мокрой и холодной. Озноб охватил его всего целиком. А толпа напирала и напирала на него сзади. Он опустил чемодан кому-то на ноги; казалось, еще секунда — и его выбросят с тротуара к мотоциклам, туда, где за шеренгою венков сурово и плавно плывет машина с откинутыми бортами.
— Мальчик-то, мальчик-то, — шептала женщина рядом, — совсем еще глупый…
Мокрая холодная рубашка стягивала кожу.
Солнца не было. Косые серые облака дергались во все стороны и хлопали, как простыни на веревке.
Мимо него в каком-то метре шел молчаливый строй: милиция, дружинники, сотни и сотни его смертельных врагов. И пока они шли, он, не отдавая себе отчета, спиною пытался вползти обратно в толщу людей, на тротуар.
Среди людей в гражданском мелькнуло несколько знакомых лиц. Короткие пристальные взгляды.
«Попался», — застучало в голове.
Его заметили.
Когда он выкарабкался из толпы, к нему подошли двое в гражданском, один был совсем молодой.
— Здравствуй, Варнавин, — немного высокомерно и брезгливо поздоровался с ним старший, неторопливый, медлительный, с маленькими усиками. — Что это тебя давно не видно было?
Черные узкие глаза Гуреева беспокойно шарили по лицу, рукам, одежде Варнавина.
— Меня три месяца не было… — Он взял себя в руки. — «Шабашничал» в деревнях. Где сарай поставишь, где что…
— Когда приехал?
— Вот. Еще до дома не дошел. Так с чемоданом и застрял. И билет еще цел.
— Ну-ка, покажи билет…
Гуреев внимательно посмотрел на компостер и сразу потерял интерес к разговору.
— Давай на работу устраивайся, а то, как тунеядца… Живо…
— Это обязательно. Немного отдохну — и на работу. — Он стоял перед ними, здоровый, большой, со взмокшими от пота волосами и в мокрой рубашке, и ему хотелось еще говорить и говорить с ними. — Я на механический завод. Примут меня?
«Это только в кино так, — думал он уже потом, спокойно идя по улице, — испуг на лице, холодный пот и все такое прочее. В уголовном деле нужны доказательства. — Он подмигнул еще не старой женщине на углу, торговавшей пивом. — В городе меня никто не видел. А билет — вот он! Только бы не потерять!»
У самого дома он неожиданно столкнулся с Джалиловым.
— Ты? Откуда? Ты ведь питерский…
Они вместе были в колонии, потом на Большой стройке.
— Волчара? — удивился Арслан.
Варнавин положил руку ему на плечо.
— Ты повидай меня на днях. Или лучше я забегу. Ты где остановился? — А про себя подумал: «Чем не замена Череню?»
Арслан шел домой, весь отдавшись нахлынувшим воспоминаниям. Они не терзали его уже давно, с зимы. Даже находясь в течение суток в горотделе в качестве подозреваемого, он думал только о том, чтобы доказать свою правоту. И больше ни о чем.